Я живу в этом теле - Юрий Никитин

– Всего-то сотенную, – ответил наперсточникбеспечно, словно говорил о копейке брежневской чеканки. – Так, забава.

Я молча подал сотенную, народ галдел, как стая ворон, что сдерева смотрит на только что издохшую толстую молодую корову. Вавилов потиралруки. Мясистое лицо покрылось мельчайшими капельками пота.

Стаканы замелькали, как бабочки-белянки, что беспорядочномелькают вокруг лампочки. Я сразу же потерял тот, под которым шарик, терпеливождал, когда прекратится шуршание стекла по асфальту, но глаз не отрывал, пустьвидят, что я пытаюсь следить за нужным стаканом.

Наперсточник остановился так резко, словно превратился вкаменную статую. Пальцы прилипли к донышкам стаканов, несколько долгихмгновений он показывал себя в неподвижности, потом медленно поднял голову,оскалил мелкие неровные зубы в широкой улыбке:

– Да, сейчас угадать легко… Я двигался медленно.

Я указал пальцем:

– Вот в этом. Нет, который слева.

Он прикоснулся пальцем к донышку стакана, на который былнацелен мой палец:

– Этот?

– Да.

– Точно?

– Точно-точно, – заверил я.

– Не передумаете?

– Не корову же проиграю, – ответил я.

– Это верно, – согласился наперсточник. – Нобывает, что такой крик поднимают! Если выиграют, то все правильно, а если неугадают – то все жулики… Последний раз, этот?

– Этот, – подтвердил я.

Наперсточник с застывшей улыбкой взялся двумя пальцами закрая стакана, потянул вверх… Серый вытертый асфальт. В толпе зашумели.Кто-то прокричал про жульничество. Наперсточник так же невозмутимо поднялвторой стакан, третий…

Шарик оказался под третьим.

Вавилов проговорил торопливо:

– Тебя отвлекали! Отвлекали! Ты попробуйсосредоточиться. Шарик да не угадать? Ты ж самолеты вычислил!..

Я протянул вторую сотенную. Наперсточник улыбнулся:

– А вы меня едва не поймали! Шар в самом деле был в томстакане. Все время. Я его в самый последний момент успел перебросить!

– Ничего, – сказал я утешающе. – Давай ещеразок.

Вавилов впился взглядом в мелькающие руки. Я сразу жепотерял из виду тот, которым наперсточник накрыл горошину, постаралсярасслабиться, вздохнул, ощутил вокруг накаленную жадным нетерпением толпу…

Стаканы внезапно остановили танец. Наперсточник поднялладони с растопыренными пальцами. Я указал:

– Вот в этом!

– Уверены? – спросил он все с той же ехиднойулыбочкой.

– Уверен-уверен, – ответил я.

Он пожал плечами, я чувствовал, как вся толпа подаласьвперед, шеи вытянулись, каждый старался первым уловить момент, когда крайстакана оторвется от асфальта.

Я услышал, как вздох разочарования вырвался почти у каждого.Под стаканом все так же серел вытертый до блеска асфальт. Шарик оказался подсоседним стаканом.

Вавилов разочарованно вздохнул. В толпе сочувствующе гудели.Похоже, мне сочувствовали. Всем проигравшим сочувствуют.

Наперсточник нагло улыбнулся:

– Отыграться, конечно же, не рискнете?

Вавилов прошептал:

– Если денег нет, возьми у меня.

– Удваиваем ставку, – сказал я и протянул двебумажки. – Рисковать так рисковать.

Толпа одобрительно и понимающе загудела. Даже по теориивероятности успех мне обеспечен: стаканов три, дважды я проиграл, в третий раздолжен угадать точно.

Цыган улыбнулся, принял деньги. Стаканы под его виртуознымипальцами возобновили лихой танец, кружась и моментально меняясь местами. Яначал дышать ровнее, глаза вовсе оторвал от мелькающих пальцев, прошелсявзглядом по человеческим лицам, никто не заметит моего странного поведения, всенеотрывно смотрят на шуршащие стаканы.

Воздух, несмотря на легкий ветерок, чувствует жарчеловеческих тел, аромат близкой добычи, как ее, вероятно, чует орел-стервятникс немыслимой высоты…

Едва стаканы остановились, я сказал небрежно:

– В левом!.. Нет, который ко мне ближе.

Он изогнул губы в улыбке:

– Уверены?

– Не очень, но что делать…

Его пальцы осторожно приподняли стакан, словно оттуда должнавыскочить большая прыткая мышь, в толпе разом охнули. Ярко-красная горошинаблестела, как драгоценный рубин!

Вавилов ликующе вопил и тыкал мне в плечо кулаком.Наперсточник с самым кислым видом протянул четыре бумажки. В черных, каксмоль, глазах была насмешка:

– Вы наконец-то поймали мой алгоритм. Но теперь, как яполагаю, дальше не рискнете?

Я понимал, что благоразумнее ответить «да» и пусть считаюттрусом и чересчур благоразумным. Но я не считал себя ни трусом, ни чересчурным,к тому же угадать мог и просто случайно, все-таки один раз из трех, а стакановвсего три, и, чувствуя на себе взгляды не меньше, чем трех десятков человек,ответил мирно:

– Почему? Как говорит Петька, если уж пошла карта…

Только Вавилов понял намек, взглянул странно и с каким-тоиспугом, а наперсточник поинтересовался:

– Какая ставка? Минимальная?

Насмешка в его глазах была откровенная, ведь два раза крядуудача не приходит, и я ответил как можно сдержаннее, хотя внутри была буря:

– Зачем? Только разыгрались. Лучше двойная… Нет, не отминимальной, а от последней.

В толпе заговорили, зашумели. Мне показалось, что крутозагорелая кожа уверенного в себе парня слегка посерела. Похоже, он дажеотшатнулся:

– Но это же в четыре раза!

Я улыбнулся как можно очаровательнее:

– Почему нет?

– Ого! Вы смелый человек.

Вавилов сказал рядом с гордостью знакомого с такимчеловеком:

– Он не только смелый. Он вообще ого-го.

Я протянул четыре сторублевки, все, что у меня было.Наперсточник взял, как мне показалось, с некоторой неохотой, хотя это мог бытьи хорошо отрепетированный прием. В толпе переговаривались, я чувствовалодобрительные взгляды. Игра в наперсток – это всего лишь измельчавшиегладиаторские бои. Но если не льется кровь ручьем, то можно сопереживать и затакую малость.

– Начинаем, – предупредил наперточник. –Следите внимательно.

– Слежу, – пообещал я.

Вавилов с готовностью хохотнул:

– Уж теперь-то проследит, не сомневайтесь!