Ритуал последней брачной ночи - Виктория Платова

P.S. Сейчас пойду и налакаюсь вдрызг. Главное, не назватьЕго твоим именем. Сейчас это самая большая проблема».

Черт возьми, где платок?!!

Вероломная, циничная, распутная (господи, кто бы говорил!)Алика безнадежно нравилась мне. Я уважала ее право на неистовость в любви. НоРейно, как и полагается консервативному эстонцу, был совсем другого мнения опокойной.

— Прочли? — нетерпеливо спросил он.

— Очень трогательно… Но, по-моему, у нас появилосьновое действующее лицо. Как вы думаете, кто такой Игорек Пестерев-младший? Явидела его паспорт, в графе «дети» — дубль-пусто. А может быть… — внезапнаядогадка осенила меня. — Может быть, это их совместный ребенок?! Которыйостался в России.

Рейно странно хохотнул, поднялся с раскладушки и направилсяк стене. Я с любопытством следила за ним. Мое неожиданное открытие проняло его(меня и саму оно заставило взволноваться). Настолько проняло, что он, крякнув иупершись руками в пол, сделал стойку на голове. И так и застыл на некотороевремя. Я с немым изумлением взирала на его опрокинутое лицо, на подтянувшиеся ксветлым бровям ресницы, на свободно болтающиеся пряди волос.

— Страсть к дешевой мелодраме вас погубит, Варя. Этово-первых. И во-вторых: я не думаю, что у них был совместный ребенок. В такойиспепеляющей страсти ребенку нет места. И это правильно. Страсть слишкомревнива, чтобы допустить еще чье-то присутствие.

— Тогда кто же такой Пестерев-младший?

Рейно прикрыл глаза.

— У меня была подружка. Забавная девчонка. Знаете, какона называла мой член? Я прошу прощения… Рейно Юускула-младший.

Произнеся эту крамолу, Рейно повалился на пол и захохотал.

— Не вижу ничего смешного, — буркнула я.

— Я же попросил прощения заранее…

— Пошли вы!

— Как насчет того, чтобы пойти вместе? — в планыРейно не входила ссора со мной.

— Куда?

— Да куда угодно. Хотя бы в Куккарево. Правда, я незнаю географии… Но вы, я надеюсь, мне поможете.

— Обалдели?

— Все равно спать не на чем. Раскладушка одна, и я вамее не уступлю.

— А за деньги? — вырвалось у меня.

— И за деньги тоже. После русских всегда остается…

Я не стала выслушивать, что остается после русских вцеломудренных и стерильных, как хирургические бахилы, чухонских койках, изапустила в Рейно своим баулом (как раз в стиле экстремистки Полины Чарской).Рейно легко перехватил сумку рукой.

— Ну, так как, едем?

— И не подумаю…

* * *

…Нам повезло.

Сами того не подозревая, мы успели ко второй разводке мостов,перескочили через Дворцовый, потом — через Тучков и Кантемировский. А потом,пройдя на бреющем мимо «Авроры» (по правую руку) и гостиницы «Санкт-Петербург»(по левую), вырвались на просторы набережных.

— Не гоните, — подскакивая на ухабах и ударяясьголовой о сомнительной свежести потолок салона, взмолилась я. — Ваша тачкана ходу разваливается. Того и гляди колеса потеряем.

— Не потеряем, — успокоил меня Рейно. —Держитесь крепче.

— За что? У вас же все ручки оторваны. И ни одногоремня безопасности… А еще законопослушный гражда…

«Опелек» в очередной раз подбросило, как раз напротивфешенебельного здания на набережной Робеспьера с «АНТИКВАРНОЙ ЛАВКОЙ» И. И.Шамне у подножия. От «АНТИКВАРНОЙ ЛАВКИ» нас отделяла Нева и разведенные мосты,но завтра она не будет такой недосягаемой. Завтра я обязательно заскочу кдорогому Иллариону Илларионовичу и помашу у него перед носом квитанцией из«Бирюзы». Интересно, что он промычит по этому поводу?…

— Где это vihatud [38]Куккарево? — вывел меня из задумчивости голос Рейно.

— Я не знаю точно… Где-то возле Ладожского озера.

— В бардачке карта. Достаньте.

Я повиновалась. И, с трудом отодрав ногтями крышку,принялась рыться в потрохах тайного отделения. Бумаги, бумаги, бумаги:очевидно, это и есть договора, и копии договоров, и копии копий договоров,которыми Рейно Юускула сводит с ума своих клиентов. А потом под грудой бумаг янащупала рукоять пистолета.

— Нашли? — поторопил меня обладатель пушки.

— Нет. Но у вас там пистолет… По-моему. Вы в курсе?

— Газовый. У меня разрешение. В белой папке. Можетепосмотреть. Не перепутайте с черной. Там договора…

— Да нет, я вам верю.

— А карта в левом углу.

Я наконец-то добыла карту, и мы остановились возле первогопопавшегося фонаря, чтобы рассмотреть ее: лампочки в салоне не горели.

— Всеволожское направление… — пробасил Рейно. — Вызнаете, где этот vihatud Всеволожск?

— Это рядом с Питером… Трасса за Всеволожском одна, ипо ней мы должны упереться в Ладогу. А вот Куккарево…. Я не знаю. Никогда тамне была.

— Найдем, — успокоил меня Рейно.

До Всеволожска мы не сказали друг другу ни слова. Я незнала, о чем думал Рейно: во всяком случае, его тяжеловатый, как будтоприсыпанный песком профиль напрочь отвергал любые обвинения в усиленнойумственной деятельности. У меня же из головы не выходили письма и телеграммы,которые Алла Кодрина с такой интенсивностью слала своему любовнику. Их связь непрекращалась все три года замужества Аллы. А такую страсть невозможно скрыватьдолго. Наверняка Олев Киви что-то подозревал. В конце концов, я была личнознакома с ним и смело могу утверждать, что глаза его были на лице, а не назаднице. И глаза эти все видели, в отличие, допустим, от глаз ЯночкиСошальской. Но и Яночка, будучи слепой, задавала телефонного жару своему мужу.Что уж говорить о зрячем!.. Так что обвинения в патологической ревности простонесостоятельны…

— Вы спите? — спросил у меня Рейно. Ну почему, кактолько я начинаю усиленно думать о чем-то, создается такое впечатление, что ясплю?!

— Нет. — Я была предельно холодна и предельнолаконична в ответе.

— В шкатулке я нашел еще кое-что.

— Не хватит ли сюрпризов?

— Сам удивляюсь. Они в кармане… Верхнем накладном, свашей стороны. Возьмите…

— Здесь же темно!

— Там же — маленький фонарик.

Я запустила руку в карман и вытащила — сначала фонарик(действительно, крошечный, предназначенный явно для противоправных деяний). Апотом — такую же крошечную стопку проколотых степлером листков. Она быланастолько незначительной по размеру, что я даже не сразу нашла ее в бездоннойпропасти кармана.