Ритуал последней брачной ночи - Виктория Платова

И в нем тотчас же отразились темные зловещие контуры чьей-тофигуры.

Человек приближался, и это неспешное приближение сковало всемое тело каким-то нереальным, первобытным страхом. Сейчас из молочных сумереквозникнет косматая волчья голова… Голова убийцы, который все время возвращаетсяна место преступления… Сейчас…

Сейчас.

— Эй, идите сюда!..

Твою мать! Косматая волчья голова на поверку оказаласьбезобидным коровьим черепом Рейно.

— Куррат! Вы меня напугали, болван вы этакий! —бросила я и в сердцах смяла стрекозиное крыло. — Разве можно проделыватьтакие эксперименты со впечатлительными барышнями?!

— Это вы-то впечатлительная? — он беззвучно,по-звериному оскалился.

— Я-то, я-то… Как вы сюда попали?

— Вышел через заднюю дверь. Она прямо в мастерской…

— Какой еще мастерской?

— То ли слесарной, то ли столярной… Там есть дажеинструменты, но они порядком заржавели. Ну что, поехали?

— Мечтаю об этом последние полчаса…..Так никем и незамеченные (еще один довод в пользу респектабельных загородных убийств), мывыбрались из Куккарева. Но не проехали и километра, как у Рейно прокололоськолесо.

Шина лопнула именно с моей стороны, и несколько секунд я судовлетворением прислушивалась, как диск скребет асфальт. Рейно, призвав всвидетели всех богов, остановился.

— Что будем делать? — ехидным голосом спросила я.

— Колесо менять.

— У вас даже есть запаска?

— Это только вы, русские, шастаете по трассе без руля ибез ветрил. А эстонец всегда готовится к дороге основательно.

— Хочется верить!

Я без сожаления покинула надоевший хуже горькой редьки«опелек-задроту». Пускай Рейно возится с колесом сам, я и пальцем не пошевелю!Буду нагло отдыхать на травке.

Но спустя какую-то минуту перед моим ошалевшим от ночныхприключений взором предстала покосившаяся ограда деревенского кладбища.

Надо же, какая экзотика!

Я тотчас же забыла и о Рейно, и о колесе, и даже о своемзаконном праве припасть к траве. Деревенское кладбище, вот где я не быланикогда!..

Кладбище оказалось совсем небольшим. То ли старики в этихместах забывали вовремя умирать, то ли дети стариков забывали их вовремяхоронить. Но факт оставался фактом: новых могил почти не было. Вереск,папоротники, темные узловатые сосны — были. А новых могил — увы.

Или к счастью?..

Проблуждав среди холмиков добрых десять минут и не разобрави половины смытых дождем фамилий, я оказалась в самом углу кладбища. Это былотрезанный ломоть, хорошо замаскированный кустами дикого шиповника. Даже еслисильно постараться — и тогда невозможно было бы его обнаружить. Но как будтокакая-то высшая сила гнала меня на колючие ветки.

И когда я, увязая в мокрой траве, наконец-то продраласьсквозь них, то моему взору открылась небольшая, ухоженная, посыпанная чистымпеском поляна. И оградка — вполне городская, старательно сработанная.

За оградкой чинно располагались две могилы, на совестьсрубленный столик и такая же основательная скамеечка. И такой же основательныйлаконичный текст на гранитном памятнике.

КОДРИН ДОНАТ КИРИЛЛОВИЧ, КОДРИНА ЕЛЕНА АЛЕКСЕЕВНА

15.8.1938-30.12.1995

08.08.1940-11.11.1996

НИКОГДА ВАС НЕ ЗАБУДЕМ, РОДНЫЕ… Дети.

Куррат!..

Я даже протерла глаза от нереальности увиденного. Котя, сдругой стороны, — почему же нереальности? ? Аллу звали Аллой Донатовной,из досье я знала, что родители ее умерли несколько лет назад, в Куккаревонаходился кодринский фамильный дом… Вполне естественно, что их похоронилиименно здесь. А вот вторая могила…

Я подошла поближе, чтобы разглядеть надпись на ней. Еще неверя, но уже не сомневаясь, я вперилась в небрежно обтесанный кусок гранита,отдаленно напоминающий…

Да. Да, черт возьми!..

Виолончель!

Я не могла ошибиться — это была могила Аллы ДонатовныКодриной. Аллы. Алики.

Должно быть, в этот памятник были вбуханы огромные, подеревенским понятиям, деньги. Во всяком случае, гранитную виолончель состряпалисо знанием дела. Роль струн (естественно, порванных) выполняли куски хорошоотшлифованной арматуры. Как их до сих пор не выломали любители цветныхметаллов, оставалось для меня загадкой.

Так и не решив ее, я уставилась на надпись. Она была гораздоменее лаконичной, чем надпись на могиле кодринских родителей.

КОДРИНА АЛЛОЧКА 5.10.1968-13.06.1999

Далее следовал зарифмованный вопль:

ПРЕРВАЛСЯ МУЗЫКИ ПОЛЕТ,

И ЛЕД СКОВАЛ Б ОЛЬНУЮ ДУШУ.

ПЕЧАЛЬ ВОВЕКИ НЕ ПРОЙДЕТ,

ОБЕТ ЛЮБВИ Я НЕ НАРУШУ…

СПИ СПОКОЙНО, ДОРОГАЯ ДЕВОЧКА…

Скорбящий муж

Кто бы сомневался, что скорбящий!

Вот только стихи — стихи были откровенно сомнительногокачества. Разве знаменитый маэстро, лауреат и дипломант, звезда мировойвеличины с квартирой в Вене и высоколобым эстонским гражданством, — развемог подобный человек накропать такие вирши?.. Должно быть, их сочинил на досугекакой-нибудь не совсем трезвый сельский почтальон. В перерывах между доставкойжурнала «Животноводческие комплексы и свинофермы».

И газеты «Шесть соток»…

Но даже не это взволновало меня. Олев Киви любил свою жену.Он по-настоящему ее любил. Но тогда почему она лежит здесь, на сельскомпогосте, за стеной дикого шиповника? Здесь, а не на ухоженном европейскомкладбище? Почему Олев Киви не воспрепятствовал появлению на аляповатойгранитной деке такого же аляповатого поэтического откровения?..

За моей спиной хрустнула ветка и послышалось сдержанноесеверное дыхание Рейно.

— Вот вы где! — бросил он.

— Не только я, — я указала подбородком на могилуАллы Кодриной.

Как я и предполагала, каменная виолончель явилась полнойнеожиданностью и для него. Некоторое время Рейно внимательно изучал надпись икуски арматуры, торчащие из рыхлого гранитного тела.

— Что скажете? — спросила я.

— Эстонец никогда бы не сочинил эту белиберду. Это ввашем, кабацком стиле…

— Что вы говорите! А подпись видите? Скорбящий муж.

— Это ничего не значит…

— Вы, эстонцы, странные люди… Скорбящий муж даже непозаботился об установке достойного памятника. С художественной точки зрения, яимею в виду. И вообще… Если честно, я думала, что Аллу похоронили в Вене. Или,в крайнем случае, — в Таллине. Олев Киви не часто приезжает в Россию.