Ритуал последней брачной ночи - Виктория Платова

— Да. Это странно. Согласен. Но, возможно, у него на этобыли веские причины. Возможно, на месте последнего упокоения настоялиродственники…

— Думаю, Алле Кодриной было чихать на родственников.Единственным ее родственником был Игорь Пестерев. Вы же знаете…

— Не хочу вдаваться в эти подробности. Идемте. Я поменялколесо.

Я вздохнула и бросила на могилу страстной Алики последнийвзгляд: 5.10.1968 — 13.06.1999. Ей даже не исполнилось тридцати одного…

Рейно потянул меня за локоть.

— Идемте. Нужно возвращаться в город. И поспать хотя бынесколько часов…

— Прямо на паркете? — ввернула я, но все-такиповиновалась.

И поплелась следом за Рейно, который стремился уйти сосмиренной полянки, как с плохого спектакля: даже не дожидаясь конца первогоакта. Он оказался эстетом, надо же!..

Обратный путь через заросли шиповника не был таким ужбезоблачным. Я больно оцарапала щеку и остановилась. Да что там остановилась —я застыла как громом пораженная! И даже затаила дыхание, чтобы не спугнуть таквнезапно пришедшую мысль.

— Рейно, — тихонько позвала я. — Рейно, намнужно вернуться…

— Куда? — Он уже перемахнул кусты и теперьподжидал меня у высохшей сосны.

— Туда. К могиле…

— Еще успеете к могиле, — плоско пошутилРейно. — Рано или поздно. Никуда она от вас не денется.

— Мне надо…

— Зачем? Вы что-то там забыли?

— Да, — коротко бросила я. — Забыла.

— Что?

— Кое-что посмотреть.

Должно быть, у меня был жалкий вид, иначе Рейно никогда быне согласился вернуться к оскорбившему его эстетические чувства памятнику.

— Ну и что? — спросил он, когда мы снова подошли коградке.

— Дату видите?

— Вижу.

— Прочтите, пожалуйста, — слабеющим голосомсказала я.

— Пятого октября тысяча девятьсот шестьдесят восьмогогода — тринадцатого июня тысяча девятьсот девяносто девятого года, —прогундел Рейно.

— Да нет же! Цифры! Прочтите цифры первой даты!..

— 5, 10, 1968… 5101968. Да объясните вы толком!

510 — 19 — 68! По какому-то мистическому совпадению датарождения Аллы Кодриной полностью совпадала с цифрами на банкноте. С теми самымицифрами, которые я вначале приняла за телефон.

«5101968».

Именно это было написано на потертой двадцатишиллинговойбумажонке!

— Рейно, — трагическим шепотом начала я. — Яне все вам рассказала…

— Нисколько в этом не сомневаюсь…

— Не перебивайте меня… Дело в том, что вчера вгостинице… ночью… я нашла одну банкноту… которую выронил пресс-секретарьпокойного Киви.

— Где нашли?

— Неважно… Под столом, в баре… так вот, это былаавстрийская купюра. Двадцать шиллингов. И на ней было написано: «5101968».5101968. И дата рождения Аллы Кодриной — пятого октября 1968 года. 5.10.1968.Может быть, это простое совпадение… Сначала я приняла эти семь цифр за телефон.И даже позвонила…

— Вам ответили?

— Да.

— И что сказали?

— Что голой в Африку пустят, — честно призналасья. — Эти оказался телефон какой-то школы. Видимо, ученики все время терзаютпедагогический состав. Сообщают, что школа заминирована…

— Да, я слышал о таких lapselik vallatus [40]…И именно в России. Вы, русские, должны спасать свое подрастающее поколение…

— По-моему, мы отвлеклись от основной темы. Как выдумаете… Надпись на банкноте и дата на памятнике… Они как-то связаны?

— Шесть цифр из шести. И в той же последовательности?

— Они абсолютно идентичны.

— Я должен сам посмотреть на эту купюру. Она у вас ссобой?

— В сумке…

— Которую вы оставили у меня?

— Да.

— Ладно. Ждите меня возле машины. Я сейчас подойду…

— А вы?

Но Рейно уже сделал стойку: теперь могилы влекли его, какнекрофила со стажем. Он перелез через ограду и принялся копаться у столика.Потом переместился к подножию гранитной виолончели. Издалека мне было видно,как он шарит руками по земле и даже что-то кладет в крошечный целлофановыйпакет. Закончив изыскания, Рейно посмотрел в мою сторону и снизошел до взмахарукой. А через минуту снова оказался рядом.

— Нашли что-нибудь интересное?

— Еще не знаю… Так, пара окурков… Я представлю вамотчет.

— Уж будьте любезны…

— Да… Но для этого нам нужно будет составить дополнительныйдоговор. Уже на расследование дела по факту гибели Аллы Донатовны Кодриной. Аэто потребует дополнительных средств, как вы понимаете…

— Что вы говорите!..

— Но этим мы займемся не здесь… Не среди могил.

— Еще бы нам заниматься этим среди могил! —фыркнула я. — Это было бы неуважением к мертвым…

— Вы правы, — он уже тащил меня в охочий до нежныхчастей тела шиповник. — Это было бы святотатством.

* * *

Мы вернулись в Питер около восьми утра. Маленькоеприключение на кладбище напрочь выбило сон из моей отяжелевшей головы. Рейнотоже не выказывал никаких признаков усталости.

— Давайте сюда вашу купюру, — приказал он, кактолько за нами захлопнулась дверь его квартиры в Коломягах.

— Сейчас…

Я присела перед сумкой и принялась рыться в ней. Вытаскиватьнаружу все по крохам собранные улики мне не хотелось.

— Ну, как? — поторопил меня Рейно. — Вы ее непотеряли?

— Не знаю… Не должна бы…

— Да вы вывалите все на пол. Так легче будет искать.

Он сказал это совершенно равнодушным голосом, но егоизогнутые ноздри и подозрительно вытянувшийся нос не смогли обмануть меня:Рейно жаждал прикоснуться к каждой вещи, которая относится к делу.

Я промычала что-то типа «сейчас найду», но проклятыедвадцать шиллингов не находились.

Через пять минут у Рейно лопнуло терпение: он поднял меня,как тряпичную куклу, вырвал сумку из рук (я даже не успела открыть рот) ивысыпал ее содержимое на пол.

Чтобы спасти свои собственные (и такие беззащитные!) улики,я накрыла их телом и посмотрела на Рейно снизу верх.

— Дура, — резюмировал он. — Никто несобирается рыться в ваших трусах и прокладках… Это она?