Ритуал последней брачной ночи - Виктория Платова

— Я вас не приглашал, — огрызнулся Рейно. —Сами настояли.

После короткого обмена репликами мы расположились прямо напаркете. Рейно вынул из жилетки сверток и торжественно развернул его. В немоказалась пачка писем и телеграмм. И ничего больше. Телеграммы Рейно передалмне, сам же занялся письмами.

Телеграмм оказалось пять. И все пять были международными.

Перед тем как заняться их изучением, я на некоторое времязаперлась в туалете со своей любимой книжкой «ДЕТЕКТИВНЫЕ ЗАГАДКИ — ОТГАДАЙСАМ!». И внимательно проштудировала главу о работе с уликами и под-главу«Письма, записки, шифры».

Когда я уже заканчивала абзац «…и разложить их похронологии, тщательно сверяясь с хронологией преступления», в дверь постучали.

— Что вы там делаете? — раздался требовательныйголос Рейно. — Заснули?

— Уже иду, — откликнулась я и нажала педальсливного бачка.

Вернувшись в комнату, я застала Рейно, с увлечениемрассматривающего срамные фотокарточки Кодриной. К тому же этот тихий эстонскийизвращенец был вооружен лупой!

— Я, конечно, понимаю, эти куски мяса занимают непоследнее место в расследовании, — прямым текстом заявила я Рейно. —Но из-за них не стоило подвергать себя риску. И ездить в Кронштадт. Вполнемогли обойтись секс-шопом на Восстания. Могу дать адресок.

— Так и думал, что вы не столь целомудренны, какойхотите казаться, — Рейно нисколько не смутился. — Не лезьте не в своедело. Все улики должны быть изучены.

— Особенно эти.

— И эти в частности. — Он не нашел ничего лучшего,как повернуться ко мне спиной.

Я тоже повернулась к нему спиной и разложила телеграммы.

Все они были датированы разными месяцами и даже разнымигодами. Вот только получатель и отправитель всегда оставались одними и теми же:Алла Кодрина — Игорь Пестерев. Я разложила их в хронологическом порядке (вполном соответствии с главой «Улики»). Теперь телеграфный роман Кодриной иНестерова выглядел следующим образом:

1. Таллин, 12.10.96г.:

«ПРОСТИ МЕНЯ, ЕСЛИ МОЖЕШЬ. АЛЛА».

1. Венеция, 25.12.97 г.:

«ЭТОТ ГОРОД СОЗДАН ДЛЯ НАС С ТОБОЙ. ОБОЖАЮ. АЛИКА».

З.Вена, 11.02.98 г.:

«РЕЙС OR 888. БОЖЕ, НЕУЖЕЛИ ЭТО ПРАВДА? ОБОЖАЮ. АЛИКА».

4. Мартиника, Ламантен, 04.01.99 г, «ПОЧЕМУ НЕ ТЫ? ОБОЖАЮ.АЛИКА».

5. Вена, 12.06.99 г.:

«АСТОРИЯ». 14.00 ПО МОСКВЕ. ОБОЖАЮ. АЛИКА».

Я отложила телеграммы и вздохнула.

Даже в этих крошечных, давно увядших листках передо мнойпредстала история не просто любви, а какой-то мучительной, растянутой вовремени страсти. Похоже, покойной Алле тоже была не чужда вечная любовь. Также, как и ее мужу. Вот только любила она другого — не музыканта с мировымименем Олева Киви, а жалкого сотрудника жалкой охранной структуры «Локис» ИгоряПестерева! Любила отчаянно долго, с неослабевающим накалом. Я даже как будтовидела Аллу Кодрину, пританцовывающую у окошек почтовых отделений в Таллине,Венеции, Вене и какой-то неизвестной мне Мартинике;

Аллу Кодрину, покрывающую поцелуями равнодушные листкибумаги…

По телеграммам легко прочитывалась история их романа:наверняка они были знакомы задолго до появления Олева Киви. А потом черт еедернул пойти в дурацкую филармонию, на дурацкую виолончель. И усесться вдурацком ряду, в дурацком красном платье.

Там-то ее и настигла такая же сумасшедшая любовь Олева Киви.И к этой любви существовал гарнир — гораздо более питательный, чемоднокомнатная квартира в Кронштадте, чем даже нарезной одноствольный карабин«Антарес» и Дамаск с рукоятью из карельской березы.

Ну, конечно же, загородный дом в Эстонии, квартира в Вене,машины, гастроли, светская хроника, коллекция драгоценностей… Как сказал обэтом братец Филя — «весь мир в кармане».

И она не устояла.

Я бы тоже не устояла. Вот только виолончелистов на моем путине попадалось.

Она не устояла и вышла замуж за маэстро. И послала подальшесвоего' кронштадтского любовника. Думала, что легко его забудет. Настольколегко, что решилась на объяснение — иначе чем холодным объяснением первуютелеграмму не назовешь.

А потом…

Мне легко было представить, что было потом. Она не смоглазабыть его.

Можно сколько угодно фантазировать по поводу причины и поповоду той роли, которую сыграла Венеция. А может, и не было никакой роли.Просто несчастная Алла проснулась в каком-нибудь венецианском отеле (как моглапроснуться в барселонском, марсельском, афинском, марокканском отеле), раскрылашторы, посмотрела на своего спящего, белобрысого, флегматичного эстонскогомужай поняла…

Поняла, что этот город, как и все другие города, создан недля Олева и Аллы, а для Игоря и Аллы. И понеслось. Очевидно, онавоспользовалась первой же возможностью, чтобы вернуться в Питер. Она послалателеграмму с номером рейса. И он встретил ее. Наверняка встретил. Навернякабыли еще телеграммы. И были тайные встречи. И был весь мир — но «почему не ты»?

Боже мой, почему не ты…

Какая грустная, какая красивая история…

— Возьмите, — сказал мне Рейно.

— Что?..

— Возьмите платок. Вы рыдаете уже пятнадцать минут…Больно смотреть. Неужели эти телеграммы так вас расстроили?

Я почти с ненавистью посмотрела на Рейно; вот он, гнуснейшиймужской цинизм в состоянии полной обна-женки!

— Почему мужчины ничего не чувствуют? — задала яриторический вопрос. — Почему они так непробиваемо, так туполобо, такотвратительно циничны?

— Если вы будете путать цинизм со здравым смыслом, а соплис чувствами, то далеко не уедете… Я просмотрел письма. В них есть странныеместа. Кое-какие я отметил. Можете взглянуть.

— Да, конечно, — пролепетала я, но даже недвинулась с места.

Рейно отобрал у меня телеграммы и пробежался по ним глазами.Никакой реакции. Ах ты, грубое животное! Животное, никогда не знавшее любви!Незабвенный Лешик, до сих пор кукующий в Крестах, — вот кто рыдал бывместе со мной!..

— У вас есть что-нибудь по делу Аллы Кодриной? — »отвратительно деловым тоном спросил у меня Рейно.

— У меня есть досье…

— Давайте его сюда.

Слезы все еще застилали мне глаза, но я нашла в себе силыподползти к сумке и вытащила оттуда красную папку с историей убийства АллыКодриной. И, отдав ее Рейно, снова принялась за сладкие, долгие, мучительно-слезоточивыеразмышления.

Но Рейно бесцеремонно вытащил меня и из них.

— Четыре телеграммы смело выбрасываем на помойку. Хотяя могу ошибаться… А вот пятая… Ну-ка, взгляните!