Апейрогон. Мертвое море - Колум Маккэнн

163

Больше всего светошумовая граната оказывает ударный эффект на воображение.

162

Только представьте, как к вашим ногам подкатывается одна такая бомба.

161

Так медленно, как только возможно.

160

Современные резиденты территорий, примыкающих к церкви Святого Бурхарда в городе Хальберштадт, жалуются на то, что из-за исполнения As Slow As Possible сейчас издается – и будет издаваться ближайшие шестьсот лет – бесконечное монотонное гудение, похожее на приближающийся поезд.

159

Французский писатель Антонен Арто сказал, что ему хотелось растопить границы звука.

158

В повести Борхеса «Алеф» рассказывается о рукописи сэра Ричарда Фрэнсиса Бэкона, которая была впервые найдена в библиотеке. История содержит описание каменного cтолпа в Каире, в котором отражается и слышится весь мир звуков. Любой, кто приложит ухо к камню, сможет услышать непрекращающееся гудение, сочетающее в себе все звуки вселенной.

157

Операция «Опера». Операция «Инферно». Операция «Подарок». Операция «Деревянная нога». Операция «Соломон». Операция «Сад». Операция «Ноев ковчег». Операция «Радуга». Операция «Жаркая Зима». Операция «Заслуженное вознаграждение».

Рами знал, что условные обозначения работают. Это то, чем он занимался всю жизнь как графический дизайнер: ловил момент, создавал из него воспоминание, обосновывал, делал чистым. Он давал людям чувство собственности, как название у песни или стихотворения, мелодия пойманного момента.

Операция «Дни покаяния». Операция «Острый и гладкий». Операция «Летние дожди». Операция «Осенние облака». Операция «Морской бриз». Операция «Вернувшееся эхо».

156

В Париже в тысяча девятьсот тридцать третьем году Арто пригласили обсудить его эссе «Театр и чума» в полный зал Университета Сорбонны. Сначала он говорил тихо, потом набрал обороты. Начал потеть и трястись. У него закатились глаза.

Его ведущий, психоаналитик по профессии, сидел парализованный, наблюдая, как Арто корчится от боли. К концу лекции Арто упал со стула и начал биться в конвульсиях на полу. Толпа в амфитеатре нервно слушала, как он стонет все громче и громче. Его глаза были полны ужаса, лицо осунулось до состояния мертвеца.

Несколько слушателей – думая, что это представление – засмеялись. Вскоре стали раздаваться крики недовольства. На сцену швырялись программки. Монетка упала к ногам Арто. В театре раздались жидкие аплодисменты. Некоторые начали покидать аудиторию.

Ведущий не мог ничего поделать: Арто находился во власти горячки.

Арто остался лежать на полу, пока театр не покинули все, кроме нескольких любопытных, включая писательницу Анаис Нин. Арто молча рухнул на пол, потом встал, спустился на первый ряд и поцеловал руку кубино-американской писательницы. Уголки его губ потемнели, скорее всего, опиум, подумала она.

Арто вывел ее на улицу через театр в туманный Париж по направлению к Купою, где они вместе присели и выпили.

155

В дневнике Анаис Нин написала, что Арто был шокирован тем, что аудитория не поняла его портрета смерти. Он хотел дать зрителям возможность пережить настоящий опыт – схожий в чем-то с чумой, – чтобы они очнулись от бездумной рутины и ужаснулись.

154

Рами давно научился принимать, что он ничего не понимает. Хаос – топливо Израиля. Страна, построенная на двигающихся тектонических плитах. Предметы находились в непрестанном столкновении. Все приводило к крайности, к следующему моменту после разрыва, но жизнь становится наиболее яркой в секунды опасности. Именно по этой причине люди так быстро водят машину и ездят так близко к краю. Именно поэтому они не любят стоять в очередях в аэропорту. Именно поэтому по утрам жизнь бьет ключом в кафешках. Поэтому на рынках так шумно и первобытно. Люди объединяются в хаосе. В панике – становятся частицами. Но это работало. Даже полные противоположности притягивались друг к другу. От случая к случаю они даже сталкивались, отправляя шоковые волны по земле. Левые и правые, ортодоксальные иудеи и светские люди, арабы и евреи, геи и натуралы, хайтек и хиппи, богатые и невыносимо бедные. Израиль – это всегда сгусток. Малюсенькая, разрывающаяся по швам страна, но они вместе. Каждые мечта и невроз под солнцем. Психозы. Инертность. Требования. Гордыня. Пронизывающее все электричество. И страх. Каждый носил громкий доспех. Всегда искал споры о том, кто они, что они и где они находятся. Рами слышал об этом по радио. По телевидению. В кабинетах. В супермаркетах. Два еврея в одной комнате, как говорится в одном бородатом анекдоте, и три мнения. Он впитал в себя шум. Это было видно по движениям: нервная походка, резкие жесты. Он заходил сразу в центр комнаты. Он редко оставался позади. И все же было в нем какое-то спокойствие, он мог удерживать эти противоречия, у него это всегда хорошо получалось. Это была средиземноморская часть души, та часть Израиля, которая желала покоя и сна. На шаббат вся семья собиралась вместе, приезжали внуки, все заходили в дом, раскладывали столы, откладывали на какой-то момент споры. Для него в этом не было ничего религиозного, но дорогой сердцу ритуал. Он не мог объяснить подобное иностранцу. В этом был какой-то патриотизм, от которого он, при всем своем желании, избавиться не мог. Он израильтянин. Постыдная и сильная вещь. Он щетинился, когда иностранцы отзывались об Израиле с пренебрежением, и он щетинился, когда земляки начинали им хвастаться. Их мобильные телефоны. Их медицина. Пафосные проекты, типа «Пусть пустыня зацветет». Чудо Waze. И в то же время он должен был признать, что по спине пробегала дрожь от гордости за свой народ. Он знал, что жил в двух Израилях: в маленьком, который им восхищался, и в другом, побольше, которого распирало от презрения. Это была страна Нетаньяху и страна Вануну. Страна Беннета и страна Хенин, Шаффира, Паппе. Они не убивали и не похищали своих жертв неудобства, по крайней мере пока. Так много людей считало Рами предателем, марионеткой, перебежчиком, но в конце концов ему было плевать: он знал, что делает, он знал, что раздражает их, что сдирает с них верхний слой кожи, открывая больные места. Это был неравный бой, да, но когда-нибудь где-нибудь и для них наступит переломный момент. Это неизбежно. Ему нужно продолжать рассказывать свою историю. Повторять ее снова, и снова, и снова.

153

Рами подчеркнул абзац в коллекции эссе Эдварда Саида «Культура и империализм», где палестинский критик написал: «В действительности, выживание заключается в выстраивании связей между предметами».

Это была одна из