Ночные легенды - Джон Коннолли

– Да черт бы тебя подрал, поганец! А ну верни ключи! Я знаю, они у тебя, и вижу, как ты там прячешься! А ну быстро подошел и вернул!

Ответа не последовало. Эсквит, вспомнив пословицу насчет того, что мухи ловятся на мед, а не на уксус, смягчил себя и заговорил уже по-иному, миролюбивей.

– Послушай, – сказал он просительно, – если я тебя невзначай задел, то извини. Не хотел. Ну хочешь, я подкину тебя до ближайшей больницы? С удовольствием. Только мне для этого нужны мои ключи. А иначе мы оба тут зависнем, и пользы от этого ни тебе, ни мне, верно?

Он притих в ожидании, но ответа все не было. А затем он услышал характерное позвякивание, как будто кто-то нарочно подбрасывал на ладони его ключи. Кто-то, лежа в темноте, над ним насмехался, разыгрывал. Пока он, Эсквит, беспокоился об участи того сволочуги, тот тип (нет никакого сомнения, что это именно человек: сбитые машинами кролики, полевки и крысы не уползают в кусты, а потом не делают за машиной круг, чтобы в отместку стибрить ключи от зажигания) специально подстроил, чтобы он вот так вляпался на окольной дороге, да еще под проливным дождем. Может, он действует не один. А хоть бы и один, то все равно это подло. При этом он вполне себе сметлив, только, судя по запаху, идущему у Эсквита от пальцев, не пышет здоровьем. Вот мы сейчас его и подлечим, по полной.

– Ну, гад, погоди! – исчерпав запас терпения, прорычал Эсквит.

С этими словами он кинулся к машине, нагнулся к водительскому сиденью и, потянув за рычажок, открыл багажник. Там он достал из сумки свою любимую клюшку для гольфа и двинулся к кустам.

– Эй, ты, слушай сюда, – сказал он решительно. – Я извинился за то, что произошло? Извинился. Предложил тебе помощь? Предложил. А теперь мне нужны мои ключи. Давай их сюда.

Ключи вылетели из-за кустов и приземлились на траву у края дороги. Облегчение нахлынуло такое, что в голову вступило. Эсквит неторопливо к ним приблизился, клюшку для гольфа по-прежнему сжимая в руке. Не отрывая глаз от пятачка земли, травы и листьев, он потянулся к связке.

Ключи пошевелились. Секунду Эсквит не мог поверить глазам: они подпрыгнули, словно у них была какая-то своя, обособленная жизнь. Он сделал попытку снова их схватить, но они опять его опередили, и теперь стала видна тонкая паутинка, обмотанная вокруг их колечка. Эсквит дернулся еще раз, но они уже исчезали обратно в кусты. Блеснул напоследок влажный металл, и ключи скрылись из виду.

Эсквит машинально двинулся следом. Ветви цеплялись за одежду и хлестали по лицу, но он все равно продирался, рассекая подлесок клюшкой, пока тот не раздвинулся и Эсквит не оказался в доподлинной чащобе, обступившей дорогу с обеих сторон. Палая листва мешалась с густыми папоротниками, а ноги запинались о камни, скрытые в буро-зеленой массе. Дождь здесь был не такой плотный: дырявая лесная кровля давала от него некоторое прибежище. От шлепающихся среди растительности капель здесь всюду шло движение, как будто дерева тряслись в страхе от того, что может вскоре произойти. Впереди было видно упруго дрожащее молодое деревце; его как будто только что, проходя, затронуло крупное тело. Эсквит отер лицо рукавом, прочищая глаза. Всплеск адреналина шел на убыль, и постепенно начинало ощущаться шевеление страха. В принципе, можно было вернуться на дорогу, запереть изнутри двери и дожидаться, когда проедет какой-нибудь другой автомобиль. Но за последний десяток миль он не встретил ни одной машины, времени было изрядно за полночь, а сам он находился фактически в незнакомом краю. Кто знает, как долго придется ждать, сидя в машине, среди сырости, с запертыми дверями и смотреть, смотреть на обочину и деревья у дороги, боясь заснуть: вдруг он проснется от тихого стука в окно, повернется и увидит…

Увидит что? Большой вопрос. Снова вспомнился тот запах на пальцах после прикосновения к радиатору машины. Возможно, запах исходил не непосредственно от того тела, в которое она врезалась. Хотя спрашивается: что делал тот субъект на дороге среди ночи, пытаясь к тому же пронести через нее кус тухлого мяса? Почему-то мысли об этом вызывали такую же неприязнь, как если бы у этого субъекта была б какая-нибудь страшная болезнь, вызывающая тот самый запах гнили, который учуял Эсквит. О случаях проказы в юго-западной Англии он не слышал, хотя кто их тут знает. В здешней глубинке есть такие места, которые иначе как затерянными и не назовешь. В газетах о них иной раз пишут такое, что волосы дыбом.

Ну уж нет, поддаваться страху последнее дело. Машина изнутри запирается на замки, а при нем, слава богу, есть клюшка для гольфа. Сам Эсквит был крупным и дюжим; годы постепенно брали свое, но годы игры в регби, пусть и во втором составе, у него никто не отнимал. Грудь и плечи до сих пор бугрились мышцами. Так что за себя постоять он наверняка сумеет, а его бывшая добыча, небось, после столкновения ходит боком и прихрамывает. Эх, вот бы сейчас тот дробовик из радужных грез – с ореховым ложем, сдвоенными стволами. Клюшечка совсем не так убедительна и надежна.

Дойдя до деревца, Эсквит легонько его отвел. За ним открывалась полянка футов семь или восемь в диаметре, окруженная толстыми стволами деревьев. Тут и там сквозь перья папоротников проглядывали мертвые сучья. А посередине лежали его ключи. Эсквит сделал шаг, затем другой, боковым зрением чутко следя за кружком деревьев. Дождь шел на убыль; еще немного, и прекратится совсем.

– Ну, где ты? – спросил Эсквит негромко. – Думаешь, я снова поддамся на твою уловку?

Он опустил свою клюшку и надежно вдел кожаную рукоятку в кольцо. Тот зловещий озорник попробовал снова утянуть связку, да не тут-то было. Сопротивление ослабло, и ключи наконец унялись.

– Ну что, хитрости твоей все же есть предел? – усмешливо спросил Эсквит.

Правой ногой он сделал третий твердый шаг, и тут земля стала уходить из-под ног. Казалось, отовсюду послышался шум и треск, а сам он кубарем полетел в глухую темноту, видя лишь, как вверху отдаляется круглая закраина ловушки. В ноздри ударил запах сырой земли, а лицо словно щеткой шоркнули древесные корни. Голова при падении саданулась о выступающий камень, опалив болью, и наконец, с плывущей головой и окровавленный, Эсквит оказался на глинисто-каменистом дне ловушки. В бок что-то впилось, продрав кожу. Этот выступ он обхватил рукой, пробуя от себя отсунуть – оказалось, это половинка человеческого бедра. В том, что это так, он убедился, разглядев форму кости, когда поднял и рассмотрел ее в лунном свете, идущем сверху.

А сверху над закраиной показалась голова. Она свесилась над дырой, выделяясь на фоне неба. Эсквит чувствовал, что слабеет; на губах у себя он ощущал вкус крови, но даже в гаснущем сознании разобрал, что голова смотрится как-то деформированно. Она была гротескно узкой, а уши острыми и непомерно крупными, как у летучей мыши. Сверху донеслось какое-то цвирканье, как будто та нежить поздравляла себя с успешной работой, а затем голова убралась, и воцарились мрак и безмолвие.

***

Эсквит не знал, сколько он пролежал без сознания. Часы разбились при падении, хотя циферблата он все равно бы не разглядел: маскировка из листьев и сучьев за то время, что он валялся в бесчувствии, была снова разложена поверху, препятствуя свету луны. Он сделал вдох и чуть не заблевал, втянув ноздрями несносный смрад вокруг. Попытка шевельнуться вызвала прострел боли в низу ноги, и он тут же понял, что лодыжка сломана. Повреждена, похоже, и левая рука: как минимум сильный вывих. Эсквит приподнялся на правой руке, которая погрузилась во что-то мягкое. Смрад сразу усилился.