Перо динозавра - Сиссель-Йо Газан

— Ох нет, — Вибе плакала, слезы двумя ровными дорожками текли по щекам.

— Вот как все было. Я совсем обессилел. Я ушел в отпуск. Вибе, прости меня. Я знаю, как тебя мучило то, что я страдаю. Я не мог об этом рассказать. Вместо этого я спрятал Майю в себе. Когда вскоре после этого умер Кнуд, я просто спрятал свою скорбь по Майе внутри скорби по Кнуду. Чтобы никто ни о чем не узнал.

Вибе молча смотрела прямо перед собой.

— Я пойму, если ты меня возненавидишь, — сказал он вдруг.

— Я тебя не ненавижу, Сёрен, — ответила она, потянулась вперед, насколько позволял живот, и сжала его руку. — Тебе, наверное, было чудовищно тяжело.

Сёрен почувствовал, как у него дрожит подбородок, и посмотрел в сторону.

— Почему сейчас? — спросила вдруг Вибе, гладя его по руке. — Почему ты рассказываешь мне об этом сейчас? Потому что я беременна? Или что-то случилось?

Сёрен закрыл глаза, чтобы заставить слезы остаться внутри. Когда ему это удалось, он повернул к ней голову.

— Это из-за дела, которое я сейчас пытаюсь раскрыть, — тихо сказал он. — Оно не то чтобы какое-то особо дьявольское или трагичное, так что не должно очень уж хватать за душу. По крайней мере, полицейского. В нем не замешаны дети, и обе жертвы… да, у них, конечно, есть друзья и родственники, но все-таки. Никакой рыдающей вдовы и троих малолетних детей с круглыми глазами. Ты понимаешь, что я имею в виду?

Вибе кивнула.

— И все-таки это чуть ли не самое ужасное дело, с которым мне приходилось работать. Из-за него будто бы закровили все мои открытые раны. Все врут! Многие, по крайней мере. Врут, чтобы защитить что-то, что на самом деле не надо бы беречь и защищать, но им кажется — обязательно надо, всеми силами. Точно так же, как я делал с Майей. Прошло только пять дней с тех пор, как мы взялись за это дело. Так что это чушь, что у нас нет ни единой зацепки. На то, чтобы раскрыть дело Малене, ушло четыре недели, и тогда все подчеркивали, как быстро нам это удалось, и хвалили. Они пишут так просто потому, что я недостаточно четко говорил, — он вдруг смутился. — Раньше такого со мной не случалось. Я побеседовал вчера с двумя журналистами. И их заголовки вообще-то еще очень даже щадящие, там должно было бы быть написано «Начальник отдела убийств решает личные проблемы на работе» или что-то в этом роде, — он вздохнул.

— И еще я влюблен в одну из свидетельниц, — сказал он. Вибе не ответила. Подняв глаза, он увидел, что она села боком, и не похоже было, чтобы она слышала его последнюю фразу.

— Все в порядке? — испуганно спросил Сёрен. Он подумал о том, что Джон вышел погулять с собакой, и об огромном животе, который, казалось, в любую минуту мог лопнуть.

— Успокойся, — сказала она. — Я не рожаю, — она улыбнулась. — Но…

— Но что?

— Мне тоже нужно кое-что тебе рассказать.

И Вибе рассказала Сёрену то, что изменило его жизнь.

Потом Сёрен долго думал о том, что Хенрик был прав.

Все полностью зависит от обстоятельств.

Карен стояла на перроне, как и обещала, когда поезд из Оденсе прибыл на главный вокзал Копенгагена. У нее был пакет с вином и чипсами, который она поставила на землю, чтобы обнять Анну. Анна застыла, окаменев, но Карен прошептала:

— Не отпускай меня, — и Анна осторожно ее обняла. Потом подошла очередь Лили. Она, хоть и была заспанной и уставшей, охотно принимала обожание от женщины, которую никогда раньше не видела. Анна не могла не рассмеяться, глядя на то, как Лили опровергает все природные законы о том, как быстро может растаять сердце человека. Лили просияла, а тут еще Карен выудила откуда-то плюшевого медвежонка, и это довершило дело. Лили хотела держать Карен за руку, а Карен хотела держать за руку Анну, и так они и шли рука в руке через почти пустой вокзал к очереди на такси.

Уложив Лили спать, они сели в гостиной. Карен хотела знать обо всем. Анна принесла фотографии Томаса с новорожденной Лили в роддоме: на одних он сидел, держа Лили на руках, на других стоял, улыбаясь, между Сесилье и Йенсом. Карен даже не пыталась скрыть свое любопытство и долго рассматривала фотографии.

— Да, ну это же сразу видно, — сказала она наконец.

Анна непонимающе посмотрела на нее. Карен указала на Томаса:

— Он здесь явно не в своей тарелке.

Анна взяла в руки фотографию. Томас был красивым. Расслабленным, спокойным, преуспевающим. Ее воплощенная мечта. Лицо поднято, во взгляде царит уверенность в себе.

— Посмотри на его руки, — Анна проследила взглядом за пальцем Карен. — Кто стоит в коридоре роддома, сжав кулаки, когда он только что стал отцом? И посмотри на его глаза.

Анна посмотрела в его сверкающие голубые глаза.

— Он же сейчас умрет от страха. Ты, конечно, кого угодно напугаешь, — у Карен блеснули глаза. — Особенно труса.

Анна на мгновение задумалась, потом рассмеялась.

— Чего ты смеешься?

— Над тобой, — ответила Анна. — Над твоим умением взмахнуть своей волшебной палочкой и сразу объяснить что к чему. Ты зачем звонила Трольсу после того, как мы с тобой вчера поговорили, дурочка?

— Откуда ты знаешь? — спросила Карен, вовсе не выглядя смущенной.

— Я его встретила сегодня, — Анна снова стала серьезной. — Ужасно странно получилось. То есть сначала все было отлично, я даже рада была его видеть. Но потом все пошло наперекосяк. Он был какой-то… странный.

Карен посмотрела на Анну долгим теплым взглядом и сказала:

— Я бы так хотела, чтобы мы снова стали друзьями. Все трое. Как раньше. Это было лучшее время моей жизни — те годы, которые я провела вместе с вами. Я хочу попробовать все вернуть.

Анна обняла ее.

— Ты безнадежный романтик, — сказала она в ее волосы.

Лед тронулся и растаял, вода была теплой. Они выпили все вино и съели все чипсы. Они говорили обо всем. Рассказывали, как живут. У Анны просто не закрывался рот. Карен смеялась над всем, что она рассказывала. Видел бы это Сёрен, торжествующе подумала Анна. Как она сидит в своей гостиной, расслабившись, захмелев от вина, с хорошей подругой. Вдруг она расплакалась. Карен испуганно взяла ее за руку.

— Ты чего? Что случилось? — спросила она.

— Ты знаешь, кто такая Сара? — спросила Анна, настороженно глядя на Карен. Мама Карен была лучшей подругой Сесилье. Они дружили сто лет. Карен с мамой всегда разговаривали обо всем и всем делились. Что, если все знали про Сару?.. Все, кроме Анны.

— Не-а, — ответила Карен. — Я не знаю никакой Сары. А кто это?

Вдруг Анна застыла. Фотография. Фотография висела на своем месте, справа от камина, в коричневой лакированной раме, и таращилась на нее. Она поднялась.

— Да что такое? — удивленно спросила Карен и села на диване прямо.