Кто боится смерти - Ннеди Окорафор

Луйю взглянула на стержень и сделала глубокий вдох.

– Ладно, давайте! Давайте!

И больно сжала мне руку.

– Расслабься, – шепнула я.

– Не могу. Я не могу!

Но она стояла неподвижно. Анаи сделал быстрое движение, воткнув острый стержень в хрящ в верхней части ее правого уха. Луйю издала тонкий писк, но все уже кончилось. Я чуть не засмеялась. Такая же точно реакция у нее была на обрезание во время обряда одиннадцатого года.

Анаи вставил серьгу. Мвита дал Луйю какой-то листик.

– Жуй.

Мы смотрели, как она жует с искаженным от боли лицом.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил Мвита.

– Кажется, меня сейчас… – она отвернулась в сторону, и ее вырвало.

Прощались мы торопливо.

– Мы передумали, – сказал Анаи. – Мы обойдем Гади. Нам там нечего делать. А потом будем ждать.

– Чего? – спросил Мвита.

– Новостей от вас.

На этом мы расстались. Они двинулись на восток, а мы на запад, в Дурфу – город моего отца. Мы пошли вдоль рядов сочной зеленой кукурузы.

– Как она смотрится? – спросила Луйю, наклоняя голову и показывая свою серьгу.

– Вообще-то она тебе идет, – сказала я.

Мвита, который шел чуть впереди, с досадой щелкнул языком, но ничего не сказал. У нас не было ничего, кроме одежды и наладонника Луйю. Это было хорошо, как-то освобождало. Одежда была вся в пыли. Анаи сказал, что океке ходят в грязных лохмотьях, так что это поможет Луйю слиться с местными.

Когда кончилась кукуруза, началась черная мощеная дорога, усеянная людьми, верблюдами и мотороллерами. Столько мотороллеров! Повстанцы сказали, что в городах Королевства Семи рек их называют окада. На некоторых окада сидели женщины, но только в качестве пассажиров. В Джвахире было то же самое. На той стороне дороги начиналась Дурфа. Здания были крепкие и старые, как Дом Осугбо, но совсем не такие живые.

– А если кто-нибудь прикажет мне работать? – сказала Луйю.

Мы все еще прятались в кукурузе.

– Скажи, что все сделаешь, и иди дальше, – сказала я. – Если будут настаивать, тогда придется слушаться, пока не представится возможность сбежать.

Луйю кивнула. Она глубоко вдохнула, закрыла глаза и села на корточки.

– Ты чего? – я опустилась рядом с ней.

– Боюсь, – сказала она, сильно хмурясь.

Я коснулась ее плеча.

– Мы будем рядом. Если кто-то попытается тебя обидеть, он очень об этом пожалеет. Ты знаешь, на что я способна.

– Ты же не можешь драться с целым городом, – сказала она.

– Такое бывало.

– Я плохо говорю на нуру.

– Они все равно считают тебя невежественной. Все будет нормально.

Мы встали. Мвита поцеловал Луйю в щеку.

– Помни, – сказал он мне. – Я не смогу продержаться дольше часа.

– Хорошо, – сказала я.

Я могла пробыть незаметной часа три.

– Луйю, – сказал Мвита. – Через сорок пять минут найди место, где мы сможем спрятаться.

– Хорошо, – сказала она. – Готовы?

Мы с Мвитой покрыли головы и сосредоточились. Я наблюдала, как Мвита скрылся из виду. Когда смотришь на того, кто сделался незаметным, глаза становятся сухими до боли и теряется резкость зрения. Приходится отводить взгляд, и больше туда смотреть не хочется. Мы с Мвитой не сможем смотреть друг на друга.

Мы вышли на дорогу, и нас словно засосало в брюхо какого-то зверя. Дурфа – высокоскоростной город. Понятно, почему это центр общества и культуры нуру. Жители Дурфы трудолюбивы и энергичны. Конечно, во многом этим они обязаны океке, стекавшимся каждое утро в город из деревень. Океке, делавшим всю работу, которую нуру не хотели и не считали себя обязанными выполнять.

Но все менялось. Шла революция. Нуру учились выживать сами… после того, как океке обеспечили их всем, что для этого нужно. Все безобразия творились на окраинах Королевства Семи рек, а людей в Дурфе это не касалось. Хотя в считанных милях отсюда совершался геноцид, они оставались безразличны. Они замечали разве что уменьшение числа океке.

Луйю еще не дошла до первых городских построек, а уже началось. Она шла вдоль дороги, и толстый лысый нуру шлепнул ее по попе.

– Иди ко мне в дом, – сказал он, ткнув пальцем ей за спину. – Вон тот, возле которого стоит мужчина. Приготовь завтрак моей жене и детям!

Некоторое время Луйю молча смотрела на него. Я затаила дыхание, надеясь, что она не отвесит ему оплеуху.

– Да… сэр, – наконец сказала она покорно.

Он нетерпеливо замахал на нее рукой:

– Ну так иди, женщина!

Затем повернулся и пошел дальше. Он был так уверен в послушании Луйю, что даже не заметил, как она продолжила свой путь. Она прибавила шагу.

– Надо сделать вид, словно я куда-то спешу, – сказала она вслух.

– Помоги донести, – сказала женщина, грубо хватая Луйю за руку.

На сей раз ей пришлось тащить ткани, которые несла на базар эта женщина. Это была высокая тощая нуру с длинными черными волосами, спускавшимися по спине. Одета она была в рапу и топ того же цвета, что и Луйю, только ее одежда была новой и сияла ярким желтым цветом. Луйю тащила на спине тяжелые рулоны ткани. По крайней мере, это позволило нам спокойно дойти до Дурфы.

– Хорошая погода, да? – сказала женщина.

Луйю выдавила что-то утвердительное. После этого Луйю словно бы исчезла. Женщина по дороге поздоровалась с несколькими хорошо одетыми людьми, и все они вели себя так, словно ее нет. Когда женщина не беседовала со встречными людьми, она тараторила в черное квадратное устройство, которое подносила ко рту. Оно издавало громкий белый шум, а в промежутках говорила либо она, либо ее собеседник.

Я узнала, что дочь соседки этой женщины пала жертвой «убийства чести», чтобы задобрить семью человека, которого обокрал брат той девочки.

– Во что превратил нас Генерал? – спрашивала женщина, качая головой. – Он слишком далеко заходит.

Я узнала также, что топливо для скутеров, сделанное из кукурузы, дешевеет, а топливо из сахарного тростника дорожает. Представляешь? А еще – что у нее болит колено, что она обожает внучку, что сама она – вторая жена. Она любила поговорить.

Нам с Мвитой приходилось лавировать в толпе, чтобы не отстать от Луйю. Слишком близко к ней держаться было нельзя: мы постоянно врезались бы в прохожих, и у Луйю были бы неприятности. Но самой Луйю приходилось гораздо тяжелее.

Женщина остановилась возле торговца и купила Луйю кольцо из сплавленного песка.