Последняя война Российской империи - Сергей Эдуардович Цветков

Одетый в форму своих новых подопечных, Вильгельм во главе колонны прошел церемониальным маршем мимо императора Александра III. После окончания парада он заметил, что Выборгский полк имеет серебряные Георгиевские трубы и обратился к командиру полка с вопросом:

– За какой подвиг мой полк получил серебряные трубы?

Командир полка растерянно молчал, вопросительно глядя на своего государя.

– Отвечайте, полковник! – приказал Александр III.

– За взятие города Берлина[21], Ваше Императорское Величество! – был его ответ.

Вильгельм было смутился, но быстро овладел собой. Он повернулся к императору Александру и, протягивая ему руку, сказал:

– Теперь этого более не будет!

Этими словами он желал подчеркнуть, что, несмотря на неприятный инцидент с «договором перестраховки», между Германией и Россией более не может быть вражды.

Александр III думал иначе. В одном из писем он отзывался о своем немецком родственнике как о «мальчишке, который получил плохое воспитание и которому нельзя доверять». Царь уже понял, что в международных делах «теперь господствуют не династические связи, а национальные интересы».

До этого времени Бисмарк искренне считал, что франко-русский союз абсолютно невозможен, ибо царь и «Марсельеза» непримиримы. Это была одна из немногих иллюзий прожженного циника.

23 июля 1891 года на Кронштадтском рейде бросила якорь французская броненосная эскадра контр-адмирала Альфреда Альбера Жерве, прибывшая с визитом дружбы. На следующий день Александр III с семьей взошел на палубу «Marengo». Жерве скомандовал играть «Боже, Царя храни». Спустя еще несколько дней Жерве, вместе с командирами судов и старшими офицерами, был приглашен к обеду в Петергофском дворце. Они шли по ковру из цветочных букетов, которые бросала им под ноги восторженная толпа. К изумлению заморских гостей русские вели себя так, словно разрушенных Севастопольских бастионов никогда не было. Когда французские моряки представились государю, военный оркестр грянул «Марсельезу». При первых звуках крамольной песни царь неторопливо снял с головы фуражку и замер по стойке «смирно». Позднее с российской стороны последовало разъяснение, что государь был очарован восхитительной музыкой французского революционного гимна, а не его словами.

На летнем Красносельском смотре 1892 года место Вильгельма II занял начальник французского Генерального штаба генерал Рауль Франсуа Буадефр. 17 августа Александр III благословил начальника Главного штаба русской армии генерала Николая Николаевича Обручева на подписание с его французским коллегой секретной военной конвенции. Первая ее статья гласила, что если Франция или Россия подвергнется нападению Германии или ее союзников, то вторая сторона «употребит все войска, какими может располагать для нападения на Германию». Начало мобилизации в одной из стран Тройственного союза должно было служить сигналом для немедленных ответных действий. Союзники обещали не заключать сепаратного мира в случае войны и установить постоянное сотрудничество между русским и французским Главными штабами. Подписанию конвенции предшествовал крупный французский заем на военные нужды русской армии.

В октябре 1893 года в Тулоне уже французы принимали русских моряков. Город обуяло праздничное безумие. Во время торжественной встречи причал превратился в людской муравейник; возникла чудовищная давка, в которой пострадали десятки человек. Исполнение русского гимна было заглушено криками: «Да здравствует царь!», «Да здравствует Россия!».

Начальник эскадры вице-адмирал Федор Карлович Авелан с командирами кораблей и многими офицерами посетил Париж, где в их честь также были устроены блестящие праздники. Газеты во всех подробностях публиковали не только бесконечные тосты за благоденствие Франции и России, но и диковинные меню праздничных обедов: «Бульон из дичи, маленькие пирожки. Мусс из парижских омаров. Вырезка по-беарнски. Фазаны а lа Перигор. Салат из трюфелей с шампанским. Дичь по-тулузски». Парижанки целовали встречных русских моряков и давали им поцеловать своих детей. Беспрерывно переходя в продолжение двух недель с одного праздника на другой, русские гости дошли до совершенного изнурения.

Тулонские и парижские торжества стали пышной демонстрацией негласного франко-русского альянса. Совместные маневры французского и русского флотов вызвали «Средиземноморскую панику»: в прибрежных государствах – Италии, Испании, Турции, а также в Лондоне всерьез опасались, что русско-французская эскадра готовится к нападению на Константинополь и Суэцкий канал. Но даже когда паника улеглась, английское правительство, ввиду случившегося, посчитало нужным в ближайшие пять лет обзавестись 160-ю новыми броненосцами, крейсерами, линкорами и торпедными катерами.

1893 год закончился ратификацией конвенции Обручева-Буадефра в Париже и Петербурге.

Кошмары Бисмарка начинали сбываться.

VIII

«Кто пишет историю глупостей германской политики со времени увольнения Бисмарка… тот, к сожалению, пишет историю германской политики», – так выразился однажды выдающийся германский дипломат барон Герман фон Эккардштейн.

Эта эпоха глупостей совпала с началом «der wilhelminischen Aera» – «вильгельмовской эры» германской истории, как ее окрестили немецкие историки и публицисты. Впрочем, глупости тогда совершали не одни немцы.

Личность Вильгельма II, безусловно, наложила яркий отпечаток на свое время. Благодаря ему немецкая внешняя политика определялась не продуманными планами, а жаждой самоутверждения и глубоко укоренившимся чувством неполноценности.

Последний кайзер Германского рейха, несмотря на свой невысокий рост (около 165 см) и парализованную левую руку, обладал броской, запоминающейся внешностью: лицо, облитое холодным величием, надменная посадка головы, пронзительные голубые глаза, упрямый, с характерной ямкой, подбородок. Благодаря ежедневным усилиям его парикмахера усы Вильгельма имели форму буквы «W», с которой, по случайному совпадению, начиналось имя кайзера. В Германии повальная мода на такую форму усов держалась вплоть до отречения Вильгельма в 1918 году.

По своим природным наклонностям он был, в сущности, недурной человек. Подлость была не в его натуре, он часто говорил то, что думал, ценил искусство, интересовался науками, за все время своего правления ни разу не нарушил конституцию, терпеливо сносил критические речи депутатов рейхстага и газетные нападки. Германию он любил и искренне хотел ей блага. К несчастью, самые запоминающиеся черты его характера не были самыми привлекательными.

Вильгельма буквально пожирала жажда популярности. Он не мог жить без восторгов толпы и упорно добивался их всеми способами. Самореклама лежала в основе всех его действий, в большом и в малом, в главном и в мелочах. Приковать к себе внимание – к этому, по сути, сводилась вся его политика, внутренняя и внешняя. Злые языки говорили: «Император Вильгельм желает быть на каждой свадьбе – невестой, на каждых крестинах – новорожденным, на каждых похоронах – покойником». Все его царствование было озарено ослепительными вспышками камер фотокорреспондентов, запечатлевшими германского венценосца на бесконечных парадах, охотах, торжественных обедах, парусных регатах, приемах депутаций, при освящении знамен и замков, спуске броненосцев, открытии новых учреждений, в разъездах по германским землям и ко дворам своих зарубежных родственников.

Уверенный, что «династические чувства германского народа неискоренимы», он любил разыгрывать из себя самодержца[22], хотя всегда уступал, столкнувшись с твердой волей своих