Последняя война Российской империи - Сергей Эдуардович Цветков

Один англичанин, находившийся тогда проездом в Берлине, писал, что имя Скобелева слышалось повсюду. Взрослые и дети вслух «выражали свою ненависть к славянам и к Скобелеву. На гауптвахте, находящейся на аристократической оконечности улицы Unter den Linden, солдаты вели воинственный разговор о России». Парижскую речь Скобелева немцы уже никогда не забывали.

Горячности генерала не поняли даже в России. Бывший военный министр Дмитрий Алексеевич Милютин назвал публичное выступление Скобелева «эксцентрической выходкой». Тем не менее, признал он, «самое возбуждение общественного мнения такими речами, какие произнесены Скобелевым, выявляет больное место в настоящем политическом положении Европы и те черные точки, которых надобно опасаться в будущем».

Правительственные круги в Петербурге оценили речь Скобелева как «поджигательную», а его поведение – как «бестактное», ставящее правительство «в затруднение». Александр III предписал отозвать провинившегося генерала в Россию – окольным путем, в объезд Германии, от греха подальше. В «Правительственном вестнике» было опубликовано специальное заявление русского правительства с осуждением выступления Скобелева. «Подобные частные заявления от лица, не уполномоченного правительством, – говорилось там, – не могут, конечно, ни влиять на общий ход нашей политики, ни изменить наших добрых отношений с соседними государствами, основанных столь же на дружественных узах венценосцев, сколько и на ясном понимании народных интересов, а также и на взаимном строгом выполнении существующих трактатов».

Спустя четыре месяца возмутитель спокойствия внезапно умер, и скандал, вызванный его речами, постепенно утих.

Казалось, что высказанные Скобелевым идеи умерли вместе с ним. Министр иностранных дел Николай Карлович Гирс заверял в сентябре 1887 года первого секретаря германского посольства в Петербурге Бернгарда фон Бюлова (будущего канцлера): «Я вам даю голову на отсечение, что никогда, никогда император Александр не подымет руку против императора Вильгельма, ни против его сына, ни против его внука». Союз монархической России с республиканской Францией представлялся русскому министру противоестественным: «Как могут эти французы быть настолько глупыми, чтобы воображать, будто император Александр пойдет со всякими Клемансо против своего дяди! Этот союз мог бы только внушить ужас императору, который не стал бы таскать каштаны из огня в пользу Коммуны».

Не прошло и четырех лет после этой беседы, как франко-русский союз был заключен. Головы Гирса, к счастью для него, никто не потребовал.

VII

В июне 1890 года истекал срок действия секретного «договора перестраховки» между Германией и Россией.

Договор этот был заключен тремя годами ранее, когда фактическим правителем Германской империи был имперский канцлер князь Бисмарк. В то время его воображение терзал «кошмар коалиций» («cauchemar des coalitions»)[18], он панически боялся создания союзов, которые могли быть направлены против Германии. Бисмарк принадлежал к тем редким политикам, которые не только учат уроки истории, но даже зубрят их наизусть. Перед его мысленным взором непрерывно маячил пример Семилетней войны (1756—1763) – великого столкновения Фридриха II с русско-австро-французской коалицией, едва не ставшего роковым для прусской монархии. Допустить повторения этой политической комбинации он не хотел. Военное поражение, по мысли Бисмарка, с неизбежностью должно было повлечь за собой гибель Германского Рейха, спаянного «железом и кровью». Он как будто предчувствовал грандиозную антигерманскую коалицию 1914—1918 годов, покончившую с Германской империей.

После «военной тревоги» 1875 года, когда Россия и Англия не позволили Германии вторично расправиться с окрепшей Францией, Бисмарк заключил союз с Австрией (1879) и с Италией (1882). Таким образом, он «застраховался» на случай новой войны с Францией или с Россией. Затем, стремясь избежать русско-французского сближения, Бисмарк решил «перестраховаться» двусторонним соглашением с Россией – единственной страной, вызывавшей у него страх независимо от коалиций[19].

Российский император Александр III стремился балансировать на франко-германских противоречиях, сохраняя свободу рук. Он пошел навстречу желаниям германского канцлера. В 1887 году русский посол в Берлине Павел Шувалов согласовал с Бисмарком текст договора. Россия обязалась соблюдать нейтралитет в случае нападения любой третьей великой державы на Германию, а Германия взяла на себя точно такое же обязательство относительно России. Кроме того, Германия признавала «исторически приобретенные» права России на Балканском полуострове. Бисмарк любил повторять, что весь восточный вопрос «не стоит костей одного померанского гренадера».

Девяностолетний кайзер Вильгельм I вполне одобрил этот шаг своего канцлера. Рыцарственный старец почитал священными узы знаменитой клятвы, которую на заре столетия его отец Фридрих Вильгельм III и царь Александр I дали у гроба Фридриха Великого в Потсдаме[20]. Всю свою долгую жизнь он твердо держался курса на дружбу с Россией, где правили его родственники – свояк Николай I, племянник Александр II и двоюродный внук Александр III.

«Договор перестраховки» был заключен сроком на три года, и когда летом 1890 года встал вопрос – продлевать его или нет, у власти в Германии находились совсем другие люди.

Вместо умершего в 1888 году старого кайзера германский престол занял его внук Вильгельм II. Долго ужиться с ним Бисмарк не смог. Молодой и амбициозный Вильгельм желал самостоятельно управлять делами, чего «железный канцлер» решительно не одобрял. Бисмарк был весьма невысокого мнения о политических способностях нового императора и однажды даже вслух посетовал на то, что Германская империя – не США, где президента, не подходящего для занимаемого им высокого поста, можно заменить через четыре года.

Их подспудная борьба за лидерство продлилась меньше двух лет, и закончилась поражением канцлера. В марте 1890 года Бисмарк подал в отставку, которая, разумеется, была принята. Однако влиятельный канцлер сохранил влияние на дела и часто весьма непочтительно отзывался о действиях Вильгельма.

Вильгельм, в свою очередь, критиковал организованную Бисмарком систему континентальных союзов. Впоследствии в своих мемуарах кайзер писал: «Войну между Германией и Россией он (договор) не отвратил бы ни на минуту; не гарантировал бы он и нейтралитета России в случае начала войны с Францией. Для меня нет сомнения в том, что значение этого договора сильно преувеличено – он представлял собой не более чем одну из карт в сложной игре Великого канцлера».

Ни одно из этих утверждений не представляется бесспорным. Но так или иначе «договор перестраховки» не был возобновлен.

Тем не менее, Вильгельм заверил Александра III, что германо-русской дружбе ничто не угрожает: «Я хочу мира на международной арене и порядка внутри страны, ничего иного». «Это полностью совпадает с моими пожеланиями», – ответил российский самодержец.

Тем же летом Вильгельм навестил Александра в Петергофе. Он прибыл туда на роскошной яхте «Гогенцоллерн» в сопровождении небольшой эскадры. Спустя три дня состоялся большой смотр войск в Красносельском военно-полевом лагере. Здесь германский император был подвергнут небольшой моральной экзекуции.

Накануне перед смотром Александр III назначил Вильгельма шефом Выборгского пехотного полка.