Краденый город - Юлия Яковлева

Брест, Житомир, Киев, Севастополь, Каунас он прошел давным-давно, самыми первыми. И еще много других городов. Но работы у него было все еще невпроворот.

Телега его скрипела, не отставала. И все так же была невидима. Под ее скрип он брел сквозь очередной город. Заходил в села и деревни, на хутора и в аулы. Не пропускал и лесных избушек, осматривал даже стог сена, если замечал, что там в душистой сухой траве спит человек. Заглядывал своими неподвижными глазами в каждое окно.

Страна была большая. В то утро – двадцать второго июня – у него было очень много работы.

Со стороны казалось, что все жители города беспорядочно бегают в разные стороны. Тащат узлы и чемоданы, катят тачки с пожитками. Толкают друг друга железными уголками фанерных чемоданов в переполненных трамваях. Куда-то ведут построенных попарно детей (за малышней багаж ехал, школьники тащили свои рюкзаки, узлы или чемоданчики самостоятельно). И название у этого было: эвакуация.

На взгляд Тани, совершенно бессмысленная.

Таня отвернулась от окна. Снова взяла иголку.

– И здесь тоже, – показал ей Бобка.

На всех Бобкиных одежках должно было стоять его имя. От работы иголкой у Тани звенело в ушах, а голова будто наполнилась мокрым песком. Она ненавидела шить. Но Бобка сидел рядом и кряхтел – помогал. Их детский сад привезли в город на пригородной электричке сразу же, как только черные тарелки радио по всему городу стали играть веселые победные марши. И перечислять: «…оставили Брест, Житомир, Каунас», делая после каждого названия паузу, от которой невидимые волоски на руках вставали дыбом.

– Если ты все знаешь, то и делал бы сам.

Бобка не сводил с Тани глаз. На даче он успел из бледно-зеленого стать золотисто-коричневым, и его глаза от этого казались еще ярче и круглее. Он радовался, что скоро опять поедет на поезде. Тетя Вера обещала. Когда Таня все вышьет.

– Ты такая добрая… и сильная, – выразительно произнес он.

Таня перекусила нитку, вскинула на Бобку глаза. Он в ответ просиял.

– А ты хитрый, – сказала она. – Вот что, друг, так не пойдет. Эти все вышивки – пережиток и мещанство. Понял?

Бобка кивнул. Хотя и не понял.

Таня взяла химический карандаш, пососала грифель и быстро стала помечать одежки – воротничок, подкладку, воротничок, подкладку…

– А тетя Вера разрешит? – засомневался Бобка.

Тетя Вера не обращала на них внимания. Она скатывала матрас, толкала его вперед, как жук-скарабей, пока не получилась пухлая бочка. Тетя Вера обняла ее веревкой, стала перевязывать бочке талию. Матрас ехал тоже.

Комната выглядела так, будто ее перевернули, потрясли и вернули на место. Свитера, штанишки, чулки, шапки, пальто, Танины, Шуркины, Бобкины, тети-Верины, дяди-Яшины висели на стульях и на ширме, валялись на столе и на подоконнике, просто на полу.

– Все! – объявила Таня.

– Так быстро?

Тетя Вера развернула Бобкины штанишки. Нахмурилась.

– Таня, это халтура.

– Это не халтура.

– Нужно нитками.

– Зачем?

– Карандаш сойдет после стирки.

– Не сойдет.

– После второй стирки сойдет.

Таня фыркнула.

– После первой стирки война кончится.

Тетя Вера ничего не сказала.

Все знали, что война скоро кончится. Радио говорило.

Таня подняла за плечи зимнее пальто. От него ладоням сразу стало жарко. Как всегда бывает летом, просто не верилось, что наступит день, когда придется надеть и пальто, и свитер. Таня бросила пальто на диван. Оно тоже ни к чему. По радио говорили, что советские войска проявляют небывалое мужество.

Тетя Вера дала подушке тумака, стала запихивать в чемодан. Выдернула, отчего подушка сказала «пых». Схватила с дивана пальто, сложила рукава крестом на груди, загнула полы. Пальто тоже заняло весь чемодан. Тетя Вера безнадежно посмотрела на него, потом на Бобку, словно и его собиралась уложить туда же.

– Не влезает, – сказал он.

– Не влезает, – подтвердила тетя Вера.

Чемодан вопрошающе пялился на них разинутым ртом.

Тетя Вера села среди этого разгрома с бестолковым видом человека из задачки про капусту, козу и волка, которых требовалось перевезти на другой берег. Ответа у тети Веры не было.

Таня попробовала сдвинуть тугой валик матраса.

– Ого. Как же мы это все до вокзала донесем? – пробормотала она.

И тетя Вера, как обычно ведут себя растерявшиеся взрослые, рассердилась не по адресу:

– Бобка, ты почему не поел до сих пор? Каша на плите наверняка уже остыла! Таня, вместо того чтобы со мной спорить, ты бы лучше проследила, чтобы Бобка все съел! – Она беспомощно огляделась. – Да где же этого Шурку носит?!

Грузовик был обычный, зеленый. Он бережно вел за собой прицеп.

Дома изумленно таращились. В прицепе были не дрова, не мешки, не ящики. В прицепе сидел самолет! Он не слишком-то умел ходить по земле. И словно стеснялся собственной красоты, лишь слегка прикрытой брезентовой накидкой. Плыли, непривычно низко пробуя городской воздух, алые звезды на широко раскинутых твердых крыльях.

Шурка ахнул.

Тут-то его и цапнули за плечо.

– А здравствуй.

– Вы что?! Я вас не знаю!

Женщина не смутилась.

– Конечно, ты меня не знаешь, – прогулила она. – Я ищу тетю Веру.

Говорила она слегка в нос. Сама толстая, а ножки короткие и тоненькие. И семенила вокруг Шурки, не давала удрать.

Вылитый голубь.

– Я подруга тети Веры. Близкая.

Рядом, у самого тротуара, тарахтел на холостом ходу автомобиль, из которого она вылезла. Тряслись солнечные блики на бампере. Багажник не закрылся, видны были узлы и чемоданы. Прекрасный самолет длинно и мутно отразился в черных лакированных боках. За самолетом рысцой бежали мальчишки. Шурка чуть не взвыл! Но унизанные кольцами пальцы сжались еще крепче. Женщина кивала сама себе:

– Подруга, ага.

Никогда прежде Шурка не слышал, чтобы у тети Веры водились подруги. У тети Веры?.. И то сказать, подруга была странная. Нормальная женщина с тетей Верой дружить не стала бы.

– Она тебе про меня разве не говорила?

Несмотря на июльскую жару, на женщине были пальто и шуба. Клетчатые драповые рукава высовывались из-под курчавых каракулевых. Поэтому она казалась такой толстой. Пот тек по ее розовому лицу, прокладывая в пудре сероватые дорожки. Подруга тети Веры словно таяла. Но шубу не снимала.