Краденый город - Юлия Яковлева

– Гад! Обманщик! Предатель! – вопил самолет, нарезая круги под самым потолком. Но ничего поделать не мог: мишка крепко держал колесико руля.

Король прыгал, загребая руками, но только топтал своих бестолковых подданных.

Дверца печки была приоткрыта – Шурка так ее оставил. Мишка резко развернулся и потянул рычаг скорости: самый полный вперед!

– А-а-а-а-а-а-а-а! – завопил самолет: перед ним стала вырастать кафельная стена печки.

Мишка направил самолет прямо в зев печки – и через миг он брызнул осколками, винтами, гайками. Дальше всех, под диван, закатилось резиновое колесико.

И тогда мишка захлопнул за собой железную, перепачканную сажей дверцу.

Она тотчас затряслась.

– Вылезай, паршивец! – колотил снаружи король.

А внутри угли уже начали подергиваться серой пеленой – как будто и они засыпали, замерзали. Мишка подул на них, еще и еще. Они сонно мигнули оранжевыми глазками, но оживать не хотели. Сил у них тоже не было. Они тоже давно не ели, перебивались всякой дрянью, вроде ножек от стульев, и уже забыли, какой бывает настоящая еда – березовые дрова, например.

– Сейчас, сейчас… – бормотал мишка.

Он дергал и дергал себя за нитку, покусывал ее клычками. И наконец шов разошелся. Мишка весь как-то осел, будто сдулся. Ведь внутри у него были отборные желтые опилки (оттого он был такой твердый, тяжелый, толстенький). А теперь они высыпались через прореху в животе – превосходной сухой и вкусной кашей.

– Еда!!! – завопил огонь. Поднялся дыбом. И набросился на угощение.

Когда дядя Яша внес Шурку в комнату, он поразился: в печи плясал, тряс рыжими перьями огонь. А Бобка глядел на него блестящими глазами, и в них отражались оранжевые искорки.

– Бобка, вот молодец! Сумел печь затопить, – сказал дядя Яша.

Бобка глазам своим не верил. Но это и правда был дядя Яша! Самый настоящий. Живой. Только худой и в колючей бороде.

Он положил Шурку на диван. Наклонил стол, топнул сапогом – ножка стола кракнула. Собрал обломки, стал засовывать печке в рот.

– Что это у вас в печке? Какие-то обгорелые тряпки…

Дядя Яша вытащил на щепке горелые лоскуты, сбросил их на пол, – что-то звякнуло и покатилось. Закинул щепку в печь, прикрыл дверцу.

– А Шурка сомлел, – посетовал он. – Но ничего…

Бобка внезапно испугался: если это король так шутит?

– Дядя Яша! – крикнул он.

– Чего тебе, дикарь? – отозвался тот. Значит, был настоящим!

Дядя Яша снял со спины мешок. Вынул флягу, налил из нее в Шуркин приоткрытый рот. Потом стал растирать ему руки, ноги. И растирал, пока Шурка не закашлялся и не сел.

– Дядя Яша! – не мог поверить и он. В руки и ноги лилось тепло.

А дядя Яша уже выкладывал на подоконник кирпичик хлеба, и банки с тушенкой, и кубик сала, и бутылку, и еще одну. У него нашелся даже изюм!

– Мне дали увольнительную. Чтобы встретить Новый год, – сообщил он.

Шурка зацепился взглядом – и поднял с пола мишкин глаз. Тот лишь слегка оплавился по краям.

Огонь в печке весело трещал. Он пировал. По лицу у дяди Яши метались тени и всполохи.

– А где тетя Вера? Где Таня? Они в магазине? За водой пошли? За дровами?

Шурка с Бобкой молчали.

– Где тетя Вера? – непонимающе смотрел он то на одного, то на другого, но в глубине души уже чувствовал ледяной камешек. – Шурка, Бобка, где тетя Вера?! Где Таня?!

Часы во всем городе стучали. Их стук отдавался буханьем в висках.

Перескакивали с деления на деление стрелки. С одной черной палочки на другую.

И вот уже это мелькание превратилось в мелькание черных столбов за окном. Стучали по рельсам колеса.

– Очнулась! – воскликнула тетя Вера.

Таня смотрела и не узнавала. Тетя Вера провела рукой по голове: волосы у нее были короткие, как у мальчика. Лицо раскачивалось в такт вагону. Таня чувствовала головой подушку. И прохладу. Протянула слабую руку к темени: волос не было, только ежик.

– У тебя был тиф, – объяснила тетя Вера. – Я тебя в госпитале нашла. Меня саму туда принесли, после обстрела. А потом я тоже переболела… Не разговаривай пока. Вот, пей. – Она поднесла к Таниному рту ложечку. – Пей.

«Значит, я сумела выбраться из Туонелы…»

Таня смотрела на воду – в ней искрился дневной свет.

– Да что ты? Это просто вода.

Таня оттолкнула руку.

– Где Бобка? – крикнула она.

– Танюша, ляг.

– Где Шурка?.. Где все? Где?!

По тряскому вагону, раскачиваясь из стороны в сторону, спешила медсестра в наброшенном на плечи военном полушубке.

Паровоз работал железными локтями, задыхался на бегу сдобным дымом, но лишь быстрее и быстрее вращал суставами. Словно увидел что-то невыносимо страшное. Он просто не мог остановиться. Он нес их всех: Таню, тетю Веру, вагон, все вагоны, сколько их было, со всеми этими младенцами-скелетиками, с серолицыми взрослыми, в которых не различить мужчин и женщин, с девочками, похожими на старушек, и мальчиками, похожими на старичков. Он уносил их всех – что было сил в его механических внутренностях – из кошмара прочь. На восток.