Гагаи том 2 - Александр Кузьмич Чепижный

старости. И житейский опыт предыдущих поколений довольно-таки относительно влияет на формирование нового человека. Ребенку, например, говорят: «Не тронь огонь — обожжешься». А для него это — абстракция. Он упрямо тянется к огню. Тянется до тех пор, пока сам не убедится в том, что огонь — жжет, что прикосновение к огню вызывает боль. Так познавали это свойство огня дети первобытного человека. Этим путем идут и дети атомного века. Чисто по физиологическим причинам, в силу своей умственной неразвитости, ребенок не может воспользоваться опытом старших. Юность же норой сознательно пренебрегает этим опытом. Со свойственной юности бескомпромиссностью молодые люди нередко склонны ниспровергать авторитеты, считая себя умнее отживающих свое предков. И повторяют их юношеские ошибки, спотыкаются там, где можно было бы обойти ухабы... Теперь возьмем другое. Родители, например, конечно же, не враги своим детям: учат их уму-разуму, хотят, чтобы те стали хорошими людьми. Но ведь сами они очень разные, у каждого из них свое понимание хорошего и плохого, свои идеалы, убеждения, достоинства и недостатки. Весь этот комплекс чувств и представлений, порой неверных, но кажущихся им идеальными, прививают своим наследникам. И вот все они очень индивидуальные — вливаются в одно общество. Прямо скажем: задача не из легких сделать их во всем единомышленниками. А если еще учесть проникновение вражеской идеологии из-за рубежа?

Сергей Тимофеевич подумал, что в своих размышлениях о размолвке с Герасимом лишь констатировал факты взаимного непонимания, а Юлий Акимович докопался до причин, из которых явствует, что нет, никогда не будет и не может быть конца большой партийной работе по коммунистическому воспитанию народа.

И еще одну интересную мысль высказал Юлий Акимович о реальности поставленных задач, о неизбежности успеха, потому что существует и иная объективность: каждое новое поколение, удаляясь во времени от первоначального наследия, все менее заражено пережитками прошлого. Таким образом, в совокупности с организованным сражением за утверждение в жизни принципиально новой морали происходит и естественный процесс совершенствования советского человека.

Вот так, начав об одном, они потом о чем только не толковали! Живой разговор тем и привлекателен, что никогда наперед не знаешь, какие вызовет мысли.

Вчера во второй половине дня Сергей Тимофеевич, наконец, получил письмо от Ивана Толмачева. Иван сообщил, что все это время надеялся, веря Шумкову, его обещаниям, потому и не писал. Теперь же видит: Шумков просто-напросто водит за нос — ничего определенного не говорит и в то же время не отдает тетрадь с расчетами. Без них же нет смысла идти ни к главному инженеру Василию Дмитриевичу Суровцеву, ни тем более к Пал Палычу — не получится конкретного разговора. Так что, мол, набирайтесь сил...

— Ишь, советчик нашелся, — проворчал Сергей Тимофеевич.

Анастасия Харлампиевна вопросительно взглянула на него.

— Какой уж отдых, если все мысли там, — не скрывая раздражения, пояснил Сергей Тимофеевич. — Просто терпежу нет раздраконить Шумкова. — Он взглянул на жену из-под мохнатых бровей: — Отпусти, Настенька, не то сам сбегу.

— Зачем сбегать? — усмехнулась Анастасия Харлампиевна. — Можно и по-хорошему.

Сергей Тимофеевич не ожидал такой покладистости.

— Ты, женушка, даже не подозреваешь, как мне с тобой легко, — расчувствовался он. — Я поеду, а ты оставайся. Отдыхай, милая. Потом дашь телеграмму — встречу.

— Не годится, — сказала Анастасия Харлампиевна, — Забирай с собой.

— Нет, нет, — заволновался Сергей Тимофеевич. — Чего себе отказывать в удовольствии из-за меня, непутевого. Вон сколько времени в твоем распоряжении! Тебе ведь нравится здесь. Отдыхай, Настенька.

Анастасию Харлампиевну такая перспектива не устраивала. Олежкино письмо не убавило волнений, и все это время ее не покидала тревога о своем младшем. Она даже обрадовалась возможности поспешить к нему, а тут на тебе — оставаться самой.

— Видишь, Сереженька, я тебя понимаю, а ты меня — нет, — упрекнула она мужа. — Поедем вместе. И не казни себя, пожалуйста, я вовсе не в обиде. Тебя дела зовут, меня тоже.

Вот так Пыжовы и решили распрощаться с Крымом, не ожидая, когда кончится срок путевки. Конечно, в разгар курортного сезона без уважительной причины не могло быть и речи о том, чтобы внезапно выбраться самолетом или поездом. Потому Симферополь отпадал. Сергей Тимофеевич мотнулся в Феодосийский порт. Пе без труда, но все же ему удалось достать билеты на теплоход до Жданова, а там, считай, дома...

Пляж, как ему и надлежало, шумел беззаботно, праздно. Отдыхающие читали, играли в карты, купались, загорали или отлеживались в тени под навесом, шлепали по голеньким задам своих непослушных детишек, а те орали и рвались к воде, откуда их невозможно было докликаться. Который уже день Сергей Тимофеевич наблюдает одно и то же. Примелькались лица, потерял первоначальную привлекательность ландшафт. Теперь же, когда все определилось и завтра надо будет расставаться с этим благодатным краем, Сергей Тимофеевич более благосклонно взирал на окружавшую его южную красоту... Он вспомнил, как сегодня за завтраком Настенька проговорилась Маргарите о том, что они собираются уехать раньше срока и та балаболка, мило улыбаясь, сказала: «Поразительно. Вы, Сергей Тимофеевич, феномен». Она завела разговор о том, что недавно «Правда» писала даже о партийных работниках, уличенных в злоупотреблении властью, спекуляции, обогащении. «Читали о высокопоставленных дачниках? — спросила с усмешкой. — Помнится, было сообщение о снятии с работы и исключении из партии первого секретаря одного из обкомов, некоего Заболотного».

«Да, своеобразный у вас взгляд, — сделал тогда заключение Сергей Тимофеевич. — В одном и том же газетном сообщении вы увидели лишь злоупотребление властью, а мои заводские ребята обратили внимание прежде всего на то, что виновники полетели с высоких постов, что партия еще раз продемонстрировала свою непримиримость к тем, кто недостойным поведением дискредитирует нашу великую идею и сурово карает провинившихся, не взирая на прежние заслуги, на служебное положение».

И снова Маргарита прибегла к своей испытанной форме самозащиты.

«Благодарю за популярное разъяснение. Вы мне раскрыли глаза, — иронизировала она. — И потом, знаете, Сергей Тимофеевич, я почему-то подозреваю, что вы вовсе не тот человек, за которого себя выдаете. По крайней мере — не рабочий».

Тогда настал его черед «показать зубы»: «А все это потому, милочка, что вы не знаете рабочего человека, как и многого другого, о чем так бесцеремонно судите...»

Он не раскаивался в своей несдержанности ни в тот момент, ни после, — надо же в конце концов давать отповедь и образованному невежеству: болтать — болтай, но святого не тронь...

Сергей Тимофеевич еще раз оглядел пляж — ему явно не хватало Юлия Акимовича. Но того не видно было, и Сергей Тимофеевич пошел купаться. Какое ни теплое море, а после солнцепека, накалившего тело, вода