Том 2. Кошачье кладбище - Стивен Кинг

Ужас, что сродни первобытному, языческому страху, обуял его.В самых страшных снах не испытать такого! К счастью, они с пробуждениемстираются в памяти.

У Гейджа нет головы!

Руки у Луиса ходили ходуном, фонарь пришлось зажать обеимиладонями — так полицейские обычно держат револьвер на стрельбах в тире. Лучскакал то вверх, то по сторонам. Наконец, удалось направить его точно вниз.

ТАКОГО НЕ МОЖЕТ БЫТЬ! — уверял он себя. ЗНАЙ: ТАКОГО неможет быть.

Узкий луч скользнул по ногам малыша, по новым ботинкам, побрючкам и пиджачку (Господи! Для двухлетних карапузов не самая подобающаяодежда!), по рубашке с открытым воротом, по…

Он затаил дыхание… Стон вырвался у него из груди, и вновьвернулась бессильная ярость перед силой смерти. И страхов передсверхъестественным, опасений за свой помутившийся разум как не бывало.

Луис выхватил из заднего кармана носовой платок. Держадругой рукой фонарь, склонился над гробом, едва не потеряв равновесия. Случисьодной из крышек упасть, она размозжила бы Луису голову. Осторожно Луис отербурую плесень с лица сына, почти черную. Оттого-то и привиделось ему, что Гейджбез головы.

Но слой был невелик, это еще не замшелость. Хотя удивлятьсянечему: недавно прошел дождь, а гроб не герметичен. Посветив в изножье, Луисувидел, что там скопилась вода. Очистив лицо сына, Луис вгляделся. Гример изпохоронного бюро постарался на славу, хотя и знал, что после такой страшнойкатастрофы хоронить мальчика будут в закрытом гробу. Гримеры в таких случаяхвсегда работают на совесть. Перед Луисом лежала неуклюжая кукла. Шишковатаяголова, глубоко запавшие закрытые глаза. Изо рта, точно язык, торчало что-тобелое. Луис подумал было, что в тело вкололи слишком много «заморозки». Никогдане угадаешь, сколько нужно для того или иного тела, а уж для ребенка — иподавно.

Но тут же понял: это всего лишь вата. Он вытащил ее изо ртамальчика. Губы сына, потемневшие, мягкие и отчего-то растянувшиеся, причмокнув,сомкнулись. Луис выбросил вату в лужицу на дне могилы — белый мерзкий комок.Щеки у Гейджа сразу запали, как у старика.

— Гейдж! — прошептал Луис. — Я тебя сейчас отсюда унесу.Договорились?

Лишь бы только никто не попался навстречу. Кладбищенскийсторож, например, совершающий ночной обход. Но теперь Луисом двигает не страхперед разоблачением. Окажись сейчас кто-нибудь перед могилой со слепящимфонарем в руках, Луис схватил бы зазубренную, погнутую лопату и раскроил бы емучереп.

Луис подхватил сына под мышки. Тело повисло у него на руках— будто без костей. Луису пришла в голову ужасная мысль: попробуй он поднятьГейджа, тело развалится. И тогда стой в могиле и волком вой среди бесформенныхкусков плоти. Таким его и застанут.

ЗА ДЕЛО! ХВАТИТ ТРУСИТЬ! ЗА ДЕЛО!

Превозмогая трупный смрад, приподнял Гейджа, как обычноподнимал его по вечерам из ванны. Голова сына болталась, Луис увидел крупныйшов на шее — точно оскал — там голову соединили с туловищем.

С превеликим трудом, задыхаясь от усилий и зловония, Луис вытащилизуродованное тело несчастного малыша из могилы. Сел, свесив ноги в яму,положил сына на колени. Лицо у него сделалось иссиня-бледным, глаза ввалились,уголки губ скорбно опустились.

— Ах, Гейдж! — приговаривал он, баюкая сынишку, гладя поголове. Волосы были жесткие и безжизненные, как проволока. — Все образуется,клянусь, Гейдж, все образуется! Ночь кончится, Гейдж. Я люблю тебя. Папа любиттебя, сынок.

И все баюкал и баюкал мертвого мальчугана.

Около двух часов пополуночи Луис готов был покинутькладбище. Труднее всего оказалось тащить тело. Разум Луиса — этот блуждающий вбезбрежном космосе астронавт — на этот раз едва не заблудился вконец. Ничего,все образуется, твердил про себя Луис, присев отдохнуть. Спина гудела, ныла.Ничего, все образуется.

Он положил тело сына на брезент, завернул. Скрепил лентойпластыря, перевязал веревкой. Да, будто ковер несет, ничего особенного.Тщательно закрыл гроб, подумав, открыл снова, бросил туда искореженную лопату.Пусть остается на память кладбищу, а сына он заберет. Снова закрыл гроб,осторожно опустил бетонные створки, как бы не расколоть, снял ремень, продел вушко бетонной плиты, аккуратно положил ее на место. Потом большим совкомзабросал яму, но насыпать холмик не удалось— не набралось земли. Да, могила, ктому же с выемкой, вызовет подозрение. Хотя, как знать. Может, кто и заметит,да мимо пройдет. Сегодня думать об этом он себе не позволит, тем болеебеспокоиться. Впереди ждут волнения поважнее. Безумная работа. А он ужевыдохся.

РАЗ-ДВА, ГОРЕ — НЕ БЕДА.

— Что верно, то верно, — пробормотал Луис.

Ветер все крепчал, стонал, выл в кронах деревьев, отчегоЛуис в испуге озирался. Он сложил кирку, совок, рукавицы, фонарь — пригодятсяеще — рядом с брезентовой скаткой. Сейчас бы зажечь фонарь, но Луис удержалсяот соблазна. Оставив все у могилы, Луис зашагал к тому месту, где недавноперелез через ограду. Минут через пять он увидел на улице свою машину. Значит,идти недолго.

Однако, подумав, он пошел в противоположную сторону. Дошелдо угла, увидел сточную канаву, заглянул. И его пробрала дрожь: там оказалосьмножество цветов, иные уже сгнили, иные догнивали на дне. Время, дождь и снегделали свое дело.

ГОСПОДИ, ИИСУСЕ!

НЕТ, ИИСУС ЗДЕСЬ НИ ПРИ ЧЕМ. ЦВЕТЫ ОСТАВЛЯЛИ, ДАБЫУМИЛОСТИВИТЬ БОГА ИНОГО, КУДА БОЛЕЕ ДРЕВНЕГО. В РАЗНОЕ ВРЕМЯ ЕГО НАЗЫВАЛИПО-РАЗНОМУ, НО ЛУЧШЕ, ЧЕМ ЗЕЛЬДА, ИМЕНИ ЕМУ НИКТО НЕ ПРИДУМАЛ: ВЕУИКИЙ ИУЖАСНЫЙ. БОГ ВСЕГО МЕРТВОГО, ПОКОЯЩЕГОСЯ В ЗЕМЛЕ. БОГ ГНИЮЩИХ ЦВЕТОВ В СТОЧНОЙКАНАВЕ. БОГ ВЕЛИКОЙ ТАЙНЫ.

Луис словно в гипнозе смотрел на канаву. Наконец с усилиемоторвал взгляд, облегченно вздохнув, словно отпустили его колдовские чары илипо команде гипнотизера он вышел из транса.

Луис пошел дальше. Вскорости он нашел, что искал. Да, видно,в подсознании надежно отложилось все, что ему было нужно в тот день, когдахоронили Гейджа.

Во тьме проступили очертания небольшого здания. Покойницкая.Там оставляли на зиму усопших. Земля-то твердая, могилу не вырыть дажеэкскаватором. Дожидались там своей очереди покойники и когда окрест случалосьразом много смертей.

Да, и в похоронном деле выпадают горячие денечки. Луисузнал: нежданно-негаданно смерть вдруг одним махом прибирает множество людей.

— Но даже в этом полное равновесие, — уверял некогда дядяКарл. — Если, скажем, в мае я полмесяца без работы, то в ноябре, к примеру, зате же полмесяца придется, может, десяток похорон обслужить. Правда, на ноябрьпик редко приходится, как, впрочем, и на Рождество, хотя есть поверье, чтоименно в Рождество люди как мухи мрут. Но это все вранье. Спроси любого, кто кпохоронному делу причастен. Ведь люди счастливы на Рождество, им хочется жить,вот они и живут. А уж в феврале работенки нам прибавляется. Стариков грипп в могилусводит, воспаление легких, но это еще не все. Иной раз люди, больные раком,целый год за жизнь бьются, а приходит февраль, и будто у них силы иссякают. Тутрак в два счета с ними справляется. Вроде 31 января улучшение, чуть не напоправку дело идет, а 24 февраля — ногами вперед выносят. В феврале большевсего инфарктов, инсультов, почки отказывают. Скверный месяц. Силы у людей наисходе. Мы же к такому привычны. Но не угадаешь, иной раз в июне или в октябретакое же. А вот в августе — никогда. Август спешки не любит. Разве чтонесчастные случаи: то газовую магистраль разорвет, то автобус с моста упадет. Ивсе ж в августе покойницкая пустует. А случалось по февралю нам гробы в триэтажа ставить. И оттепели дождаться не могли — чтоб хоть некоторых успеть закопать,а то пришлось бы холодильную камеру арендовать, — дядя Карл, помнится, дажезасмеялся. И Луис, чувствуя, что приобщается к знаниям, которых ни в одномколледже не наберешься, тоже засмеялся.