Стеклобой - Михаил Перловский

— Это не так. Я прочитал заявление, и видел Варино желание о потомках. Саша погибла по-настоящему, — твердо сказал Романов.

— Прочитал, а выводы произвести не смог, — Иван теперь стоял прямо перед ним, от напряжения он покачивался, на лице плавали отсветы пламени из окна. — Потомки — это ты верно прочел. Варино желание было страшное, голодное, имеющее свою цену. Я взял одну только Сашу, и с ней случилось то, что случилось. Но пацанов это не коснулось, цена огромна, но не бесконечна. Иногда желаемое стоит жизни, своей или чужой, — Иван смотрел на него в упор. — Ну что, жертва филологии, успокоился? Поворачивай зеркало.

Романов сполз на пол, ноги совсем перестали слушаться его. Он держался за зеркало, как будто тонул, проваливался через пол.

— Саше судьбу, значит, сами подбирали? — спросил он снизу.

— Сам. Должность такая. Нечуткая, — Иван подошел и взялся за раму с оленями.

Не зная, что сделает в следующую секунду, Романов поднялся, посмотрел в зеркало перед собой и его отражение медленно проявилось в нем. Оно заполнило мерцающую темную поверхность целиком, и в его глубине, отражаясь под странным углом, почему-то возник Макс. Романов обернулся, лицо Макса запеклось в кровавую маску, в ней поблескивали мелкие осколки стекла, очки треснули и висели на одной дужке, в руке Макс держал пистолет. Тот самый, что дала Романову Александрия Петровна, наверное он выронил его во время драки в вагоне.

— Отойди от прибора, Митя, — сказал Макс негромко и снял очки каким-то беспомощным движением. — Торопился на ваше заседание, беру пост председательствующего в свои руки, похоже, прения теплой компании рискуют перейти в горячие споры. Отойди от зеркала, а то сработает случайно, и амба всей моей многолетней работе. Ты меня неплохо отделал, но убивать, конечно, пока не умеешь. А я, как ты знаешь, ничего не забываю.

Романов похолодел, кукольный домик вновь превратился в сцену, она медленно тронулась вбок, делая оборот, зал оказался за спиной.

— К нам вернулся невинно недоубиенный Максим, — проговорил Иван, лицо его как будто смазалось, молниеносно отражая гнев, разочарование и досаду, а затем немигающий взор уставился на Романова. — Дмитрий Сергеевич, тебе ничего доверить нельзя, аркебузу дай, все равно пальцем в небо попадешь. Зеркало береги, Димма, — понизил голос он, — а то наш очкарик моноколь потерял, сейчас сослепу палить начнет, антиквариат может повредить.

Макс проковылял на середину комнаты, не опуская пистолета.

— Кто это мы сегодня? Не узнаю вас в гриме, — сказал Макс пошатываясь и встал так, чтобы целиться сразу в обоих.

— Это Мироедов, — сквозь зубы сказал Романов, говорить с Максом было бессмысленно, тот не умел проигрывать и отступать, в Максовой голове сейчас открыто руководство к действию, пункт за пунктом он станет выполнять написанное в нем.

— Без разницы каким костюмом мы любуемся, — Макс кивнул на фотокарточку на стене. — Внутри него по-прежнему беглый крепостной, — Макс ткнул пальцем в бородача, — скитавшийся с подзаборными театрами, потом вернувшийся к мамаше, и сдавший песчаный карьер купцам Кружевниковым. Видишь, Митяй, старушку недовольную — она от чужих сберегала месторождение. Промышляла чудодейственным песочком, вот ее и прозвали колдуньей.

За окном взметнулось пламя, лизнуло закопченные стекла и поползло вверх.

— Припекает, а температуру за одно место, как известно, не удержишь, — продолжал Макс, протирая рукавом глаза. — В награду купцы выправили ему бумаги, сделали смотрителем железнодорожной станции, домик построили — сторожку. И что-то там с зеркалом у него переклинило, небось чрезмерно любовался своей актерской личностью. С тех пор со всех, кого встречал, он мог снимать живую копию, становиться двойником. И, кстати, заделался долгожителем. Перед нами, Митяй, непонятная науке сила, возраст двести с гаком, характер мерзкий, мизантроп. Он же собака, сидящая на сене, и не дающая покушать прытким пони вроде нас с тобой.

Романов устало следил за пистолетом в руке Макса, и неожиданно ощутил нечто близкое к озарению — все сказанное сейчас Максом почему-то было связано с разгадкой, лежавшей на краю его, романовского, сознания, отмычкой к многоликому Ивану.

— Ступайте, коняшки, отсюда, скоро вам счастье привалит, да так, что морды от овса лопнут, — Иван смотрел на Макса исподлобья. Затем он бросил косой взгляд на Романова и холодным отцовским голосом произнес. — Поворачивай стекло, Димма, сейчас от нас не останется живого места за этими разговорами. Я выдам всем по запросу, и дружку твоему тоже, пусть подавится.

— Сомнительный исход, — спокойно сказал Макс и пошел на Романова. — Я не снимаю с себя полномочий председательствующего, Митяй, думай. Слушай сейчас меня. Смотри в глаза. Мы здесь все поменяем, в первую очередь, людей. Ясно как день — они здесь такие, потому что он их своими руками сделал. Загнанные, пустые, никчемные души. Какой пастор — такая и паства, — Макс подошел еще ближе и усмехнулся.

За спиной Ивана треснуло стекло, комнату наполнял черный дым, занялась стена избы. Дышать становилось все труднее.

— Папаша, хочу напомнить, что у меня твои дети. И это я тебе, Дмитрий Сергеевич, — Иван, скрестив руки, смотрел на Романова.

— Вы хотите широким жестом посеять ключи от счастья среди жителей, чтобы они в корчах расползлись, и набрать новых? Придется еще постоять на посту, — продолжил говорить Макс. — Двухсотлетний стаж не зачтен, накопительная пенсия отменяется. Митяй, мы все исправим — собеседования, психологические профили, контроль. Заезд на две недели. Часть города переделаем в музей под открытым небом, будешь директором? — Макс тяжело дышал, голос срывался, но он формулировал как всегда — доступно и быстро, так, как нравилось Романову. Макс приблизился почти вплотную.

— Тоска, Максим. Вы скучнее Александрии Петровны. Ее пыльные гроссбухи следствие ее происхождения, она по-другому не умела. А вы, похоже, хотите поменять амбарный замок на кодовый ради собственной корысти да ревности, как тем летом в деревне Вишнёвая, да? Димма, он дурит тебя как зайца, не верь, — Романов поднял на Ивана глаза и увидел перед собой тошнотворную, дикую, пугающую смесь из двух лиц. Округленные от удивления глаза Ивана и тонкие напряженные губы отца. — Он, Димма, хочет управлять миром, — голос его стал скрипучим, — проглотит это чудо и дальше поедет.

— То, что люди получают здесь все задаром, — это бред, — вскипел Макс. — Мы станем продавать кнопки согласно прейскуранту. Жесткий отбор прибывающих, билеты и качественный маркетинг. Только так. Поверь, многие станут счастливее, сам факт оплаты своих желаний видимым и осязаемым денежным знаком, снимет массу вопросов и печалей. К тому же нельзя забывать о ранжировании запросов, мы же понимаем, что есть желания, а есть желания. Митяй, ты со мной? — Макс направил пистолет Романову в живот.

Романов стоял, прижимая зеркало к себе. Макс двинулся вперед. Пламя за окном загудело, и в сторожку вваливались черные клубы дыма.

— Ты, малахольный, мы сгорим заживо, через десять минут здесь ничего не будет, — хрипя сквозь зубы проговорил Макс. — Хочешь спасти и полюбить всех зверей с площади, матрон с кадилами, мужиков, которые тебя чуть не забили монтировками? Ты хочешь их спасти, а их надо пасти! Хочешь найти смысл и вознестись к небу, как твой полоумный восточный друг? Или вернуть все в руки этого древнего завхоза?