Шоколадный папа - Анна Йоргенсдоттер

Вчера Андреа снова оказалась рядом с Испанцем. Они с Хельгой выпили внеочередную бутылку джина и поехали слушать его группу. Он сидел на сцене и был погружен в игру, но все же улыбнулся Андреа. Он играл для нее.

Напевая, Андреа насыпает в соус кайенского перца и паприки. Покачивает бедрами. Вчера он то и дело посылал ей взгляды, и какие! Сцена светилась. Улыбка-прожектор и аплодисменты. Поклонница выпила полбутылки джина, и потому на пути из зала на сцену нет препятствий, нет трудностей. Ни стыд, ни волнение не отягощают поступь — ни единой скучной, сковывающей мысли. Глядя в тарелку со спагетти, Андреа думает, что именно в этом «состоянии опьянения чуть выше нормы» и нужно покупать кефир, смотреть телевизор, разговаривать с соседями и платить за квартиру. В этом состоянии Андреа хотела бы провести остаток жизни (только не говорите Лувисе!).

Андреа ест восхитительное блюдо собственного приготовления, потягивается и громко рыгает.

* * *

Андреа смотрит на тебя, Карл. Принц, которого взрастили София и Арвид, расколотил в красном доме столько стекол, что они были вынуждены застраховать имущество от неумелого обращения.

Неумеха-Карл прячется за диваном: скоро вернется Арвид.

Он уезжал. Его не было дома. За это время София не раз отлучалась из дома, навещая его на севере.

— Папа болел, — говорит она.

— Чем?

— Не любопытничай, Карл.

Арвид возвращается домой. Бледный и сонливый, необычно молчаливый, он садится за кухонный стол, не видя ничего вокруг. София закрывает дверь на кухню.

Карл сидит в своей комнате, сидит и смотрит в стену. Воображает, что синие узоры — это дороги и автомобили. Пальцем подводит автомобиль к обрыву. Тем же вечером он снова разбивает стекло. Говорит — нечаянно. Это не он, а рука. Рука делает трещину в стекле, хотя он шепчет ей: «Не надо, Арвид рассердится!» Но Арвид не сердится. Странно — он просто смотрит, вздыхает и отворачивается.

Карл прогуливается вокруг дома. В третий раз он обходит его и всякий раз обнаруживает что-нибудь новое. Солнечные часы, жука, кошку, спящую в гамаке. Андреа смотрит на тебя, Карл: как ты идешь, прислушиваясь к собственным шагам и насвистывая.

* * *

Карл в горчично-желтой рубашке, коричневом шерстяном жилете и брюках из той же ткани.

Карл, Андреа ищет тебя!

Он смотрит на нее с фотографии. Смотрит, сидя в коричневом кресле. Челка почти скрывает взгляд. Он собирается встать.

Но вот видно, как Лувиса, сидящая на цветастом диване, протягивает к нему руку. Дальше — ослепительная вспышка. И больше ничего.

Карл? Андреа скучает по тебе!

Наверное, легче подобраться с вопросами и толчками, но Карла нет рядом. Он на фотографиях, заляпанных жирными пальцами. Девочка Андреа в гостиной: скатывается с белой двери, как с горки. Но вот она вдруг уже большая: смотрит, как стены меняют цвет. Мелкий травянисто-зеленый узор вместо крупного кроваво-красного, а в ванной внезапно появляется душевая кабинка, в которой Андреа несколько раз проверяет замок, прежде чем увеличить напор воды. Изолируясь от всего мира, она остается наедине с горячими струями: как приятно и постыдно. Андреа не покидает розовых кафельных стен, пока не исчезают возможные признаки того, что она делала, — но вдруг это видно по глазам? Она отпирает дверь и старается выглядеть как обычно, но как это — как обычно? Вдруг, чем больше стараешься двигаться правильно, тем ненатуральнее выходит?

В доме два этажа. Спускаться по лестнице, ведущей на нижний этаж, нужно тайком, бегом, заранее нащупывая выключатель. Идти туда нужно с определенной целью. Самая худшая дверь — в подвале, коричневая и скрипучая. За этой дверью комната с волосатыми стенами, словно оклеенная звериными шкурами с остатками шерсти. Затем — прачечная, где всегда темно, сколько бы ламп ни горело. Спасает лишь узкое окно под потолком: еле различимые очертания велосипеда или куста шиповника все же успокаивают.

Тяжелые темно-красные шторы скрывают замурованные платяные шкафы. Андреа не смеет даже смотреть в их сторону.

«Я возьму чистую рубашку и трусы», — громко произносит она. Но затем Андреа начинает казаться, что тому, что скрывается в гардеробе, не нравится слово «трусы», и потому она говорит «носки». Поспешно сдергивает белье с веревки. Бросает быстрый взгляд туда, где притаилось страшное. Ничего не видно и не слышно. Но это еще хуже. Сколько раз она спускалась вниз, но ничего не происходило. Словно нечего и бояться.

Хельга живет в точно таком же доме, но в их подвале нет мрака. В комнате, расположенной там, где должна быть «волосатая», светлые стены и морозильная камера с разноцветными эскимо. В большой комнате — огромный телевизор, молочно-белый кожаный диван и конфеты в вазах. В доме у Андреа большая комната вмещает старую резную двуспальную кровать и секретер со множеством ящиков. В тех, что открываются, лежат простыни, скатерти, полотенца. Андреа воображает, что в маленьких запертых на замок ящичках хранятся любовные письма, адресованные Лувисе. Фотографии молодых людей с надписями «Love You Miss Yo u Need You» на обратной стороне. Однажды Лувиса показывала Андреа такое фото. Он был продавцом апельсинов. Довольно симпатичный: темные волнистые волосы и густые брови. Одна нога на ящике с апельсинами, руками упирается в бока. На обратной стороне написано что-то на незнакомом языке — не английском. Лувиса говорит, что не помнит, что означают эти слова. «Love You Miss Yo u Need Yo u, — шепчет Андреа так, чтобы Лувиса не услышала. — От твоего иностранного продавца апельсинов».

Над старой скрипучей кроватью висит картина, на которой ангел простирает длани над головами двух светловолосых детей. На стороне Лувисы висит — Андреа не смеет взглянуть, не может не взглянуть! Какая жуткая женщина! Мама бабушки Лувисы. Пристальный взгляд, прямой пробор, высокий жесткий воротник. Самое страшное — рот. Прямая полоска без губ. Вырвется ли из этого рта дикий вопль, раздастся ли ледяной, глухой, презрительный смех?

Неужели она родня Андреа, не говоря уже о Лувисе?

Иногда, когда Карл в отъезде, Андреа спит с Лувисой в подвальной комнате. Ей хочется спать на месте Лувисы, но тогда придется лежать по соседству с этой жуткой теткой! Андреа не смеет пошевелиться. Если начать шевелиться, старуха может ожить. Андреа лежит, не шелохнувшись, прислушивается к маминым звукам на верхнем этаже.

— Лувиса! — кричит она, но не слишком громко. Женщина на фотографии, наверное, не любит, когда шумят. — Лувиса!

Ответа не следует, и Андреа выбирается из кровати, прикрывает глаза ладонью, чтобы ненароком не взглянуть на картину, и несется наверх. Лувиса на кухне, она смотрит в окно. Андреа чувствует, что надо возвращаться вниз. Что у Лувисы минутка одиночества, минута одинокой мамы. Но Андреа стоит на месте, пока Лувиса не замечает ее.

— Ты не можешь уснуть? — Лувиса смыла голубые тени, карандаш и розовую помаду. Андреа это не нравится. На мгновение Лувиса кажется такой же чужой, как женщина на картине. Но ведь Андреа знает, что Лувиса добрая.