Шоколадный папа - Анна Йоргенсдоттер

Юная влюбленная улыбается, глядя на своего принца. Он смеется.

— Над чем ты смеешься? — спрашивает она, краснея. Он не отвечает. — Надо мной? — У нее испуганный вид. Ей не больше семнадцати. Может быть, еще не потеряла невинность. Невинная. Без вины. Но все же стыдится.

Юнатан не обнимает Андреа. Не улыбается. Здоровается и идет в кафе, не спрашивая, как дела. Обычно он всегда спрашивает у нее, как дела.

Молча сидеть, чувствуя его гнев, уставившись в чашку кофе с молоком. Он ничего не спрашивает, но скорее всего знает. И Андреа тоже начинает сердиться: его злоба с шипением пузырится в стакане лимонада, а он делает вид, что все как обычно. Если бы он схватил Андреа за руку и сказал: «Ты делаешь мне больно!» Если бы у нее появился шанс сказать: «Прости!» или «Мне плевать!» Тогда можно было бы действительно уйти или действительно остаться. А сейчас они сидят, словно ничего не произошло, хотя на самом деле произошло очень многое: она, кажется, переспала с его другом — или не с другом, но все же с другим.

Хочется крикнуть: «Но ты же не любишь меня!» — хотя он ничего говорит.

— Я хочу уехать, — внезапно произносит он, склоняясь над пустым бокалом.

— Куда?

— Не хочу говорить об этом… Просто все утомило.

— И я тоже?

— Да, и ты тоже, Андреа.

* * *

Утомительная Андреа и пиво в пиццерии. Большая кружка крепкого за двадцать две кроны. Порция бегства по дешевке. Мужчина в белом звал Андреа на какую-то вечеринку. Через двадцать минут на площади Густава Адольфа. Она медленно пьет пиво. Не собирается спешить на встречу. Недостаточно полна забвения.

В зале четыре стола. За каждым столом — одинокий посетитель, глазеющий в бокал пива за двадцать две кроны. Время тает. Скоро Андреа окончательно опоздает. Может быть, еще не поздно прибежать и спросить, блуждая взглядом по сторонам: «Мы переспали вчера? Тебе было приятно? А мне?» О некоторых вещах не принято спрашивать. «Ты помнишь меня? Я ничего не помню. Я знаю, что мы знакомы, просто забыла, кто ты такой». В забвении есть что-то постыдное. София смотрит в свою чашку кофе: «Я ничего не помню». Покашливания Карла в телефонной трубке: «Нет, не помню». В словах Софии мольба, в словах Карла — отторжение. Знаки «осторожно» вокруг фразы. Вокруг слова «Маддалена». Неужели они не понимают: чем тише произносится важное слово, тем больше оно разрастается внутри у Андреа! Слово «Маддалена» превращается в огромную неоновую рекламную вывеску. Что это за реклама? Реклама бегства? Забвения? Предательства? Андреа помнит еще одно имя, только имя: Каспер! Это имя на другой вывеске: неровные буквы, выведенные кровью на судебном формуляре, бросаются в глаза. Что он рекламирует? Каспер рекламирует вечность. Все уйдут, останется только он. В пиццерии подают и «Северный динамит» за тридцать пять крон. Андреа заказывает его. Динамит. Юнатан, унесший с собой свой гнев.

Парк у моста Каптенсбрун. Андреа слушает фонтан, заглушающий шум автомобилей.

Член Мужчины в белом. Как можно забыть такое?

— Кажется, я вчера жутко напилась, — прошептала Андреа ему на ухо, в ожидании поезда.

— А кто не напился? — засмеялся он в ответ. И больше ничего.

Андреа хотела продолжить: «Но я проснулась без трусов». Синие пятна на скатерти. На простыне заметных пятен не было. Еще она помнит, что они громко слушали Depeche Mode: «I thank you for bringing me home», и что он говорил, что это красиво. Он был полон ожиданий, похож на ребенка с чересчур большими руками. Как можно забыть, как кто-то был у тебя внутри?

Теплое, как моча, белое вино из универмага «Ханса Компаниет». В кармане номер мобильного телефона Мужчины в белом. Еще несколько глотков, пожалуй, и она решится спросить. Еще несколько глотков, и стыд, пожалуй, исчезнет.

Было стыдно, когда Каспер отталкивал ее от себя. «Не сейчас, Андреа». Надоедливый ребенок, который хочет играть, назойливо встревающий со своими желаниями между телевизором и банкой пива. Силы Каспера на исходе. Она отползает в сторону. Уходит к своим словам. Лает, тихо подвывает. Вскоре Каспер уходит, между ним и Андреа закрывается дверь, он облегченно вздыхает.

Каспер звонит: он задержится. Потом перестает звонить: Андреа всякий раз сердится.

«Где ты, что ты делаешь, почему тебе всегда интереснее без меня?»

Ожидание ключа в замке. Дыхания. Чужого запаха. Его желания. Она поворачивается к ним спиной.

Ночи ожидания. Ночи Лувисы у нее внутри.

«Надеюсь, ты не…» или «Надеюсь, НА ЭТОТ РАЗ ты не…». Остается лишь ответить «нет». И изобразить спокойствие. Или возмущение.

Зачем ты это сделала, Андреа?

Бессмысленные вопросы. Их не заглушить.

Думаю, ты поняла, что между нами все кончено?

Ничего не кончено, Каспер.

Ты продолжаешься.

В одном парке, в одном городе сидит Андреа и пьет дешевое вино прямо из бутылки. Стыд засел в горле, взял слова в оцепление. Андреа смотрит на фонтан.

Пожилой мужчина в сером костюме тоже смотрит на фонтан. Он тоже не торопится идти домой. Может быть, его жена отошла в мир иной. Или просто в землю? Печально. Хотела ли она смерти? Или смерть сама пришла к ней? Как к брату Арвида на Бьеркгатан, 64. Белое лицо и улыбка. Руки сложены на груди. Наряжен как никогда.

Мужчина прислоняет ладонь ко лбу, прикрывает глаза от солнца. Купил хлеба, кофе и вечернюю газету. Молоко и сыр. Смотрит на Андреа, прихлебывающую из бутылки. Ей хочется, чтобы он увидел больше. Заглянул ей в глотку. Обнаружил, что она полна барахла: останки Каспера, поток колкостей, ругательств, слез. Нет, слезы — это не барахло. Люди красивее всего в слезах. Например, когда Лувиса плачет, она и в самом деле самая красивая в мире.

Андреа ведет беседу с другим алкашом. Он щупает ее мышцы, рассказывает об имплантированной пластинке, о том, как мало ему платит социальная служба, о том, как он одинок.

— Иногда я просыпаюсь утром, вижу женщину, которая лежит рядом, и презираю ее. Так я ей и говорю. Потом иду на кухню, пропускаю четыре-пять стопок и тогда уже прошу прощения.

Андреа рассказывает, что ей нужна бутылка вина, чтобы позвонить Мужчине в белом. Полторы — чтобы спросить, что между ними было, две — чтобы перестать стыдиться.

Воспоминание: тот, кто вскоре станет ее первым, стоит в комнате общежития и любуется в зеркале на свои бицепсы. Он живет на нижнем этаже, и шестнадцатилетняя Андреа видит его в окне. Если бы не волнение, она рассмеялась бы над его самолюбованием: как он напрягает мышцы, как поворачивается направо, налево и снова направо. Чуть подождав, она стучит в окно. Хочет мягко и непринужденно улыбнуться, но выходит вовсе не так. Андреа вспоминает вечер, когда она напилась, а он помог ей. Пытался надеть на нее носки и ботинки, но она брыкалась, норовя угодить пяткой ему в лицо. Она понимает, что ничуть не влюблена, но, видимо, сегодня вечером… Рано или поздно это все равно должно произойти, так почему бы не с человеком, который так хорошо с ней обошелся?..