Шоколадный папа - Анна Йоргенсдоттер

Впрочем, всегда есть выбор, не так ли?

Например: восемь таблеток. Семь эскимо «Магнум». Шесть вальсирующих на шоколадной обертке пар. Пять криков о помощи. Четыре стакана воды. Три пальца в глотку.

Юнатан придет, но не скоро. Как только таблетки начинают действовать, набирая обороты, ожидание перестает быть невыносимым. Внезапно — голос Лувисы в телефонной трубке:

— Андреа, зачем ты это делаешь?

— Не знаю. — Приятные, протяжные слова. Все медленнее выбираются изо рта.

— Сколько ты приняла?

— Не опасное количество.

— Что значит — не опасное?

— Я ведь принимаю не так много, чтобы рисковать…

— Откуда тебе знать? Я позвоню в «скорую»…

— Я сама позвоню.

— Обещаешь?

Андреа не может лгать и потому звонит в «скорую». Приветливый голос: «Засуньте пальцы в глотку… Справитесь?» О да, с этим Андреа справится. Она едва не смеется. «Обещайте, что попробуете», — произносит голос. Андреа обещает и пробует. Приятно видеть, как мороженое выходит наружу, а вот таблеток жалко! Успокоиться. Набраться терпения. Есть разные способы… Есть более приятные способы терпеть то происходящее, преходящее, — я знаю, Лувиса, все пройдет, и тепло Юнатана тоже.

Андреа лежит, распластавшись на линолеуме, смотрит в потолок. Марлон нюхает ее нос, ложится рядом.

«Хорошо, что меня обижали в школе, это многому меня научило». Кто это сказал? Какая-то звезда на телевидении. Всех звезд обижали в школе, и эта была ужасно рада, что ей тоже не давали спуску. «Я сошла с небес на землю. Это было полезно. Я поняла, что надо знать свое место, что я ничем не отличаюсь от других. Это важно знать. Иначе так легко потерять голову… Поэтому я рада, что меня обижали, что все встало на свои места…»

Андреа лежит, прижавшись к полу, в потрясении. Собственноручно причинив себе вред. Оранжевая с головы до ног. На полу спокойно — в неудобной позе, рядом с телефоном, музыкальным центром, телевизором. Слезы совсем рядом, она вспоминает сцену в актовом зале. Андреа танцевала под песню Fame. Ей было девять лет. Она пела — что она пела? «You beautiful dreamer…» Садилась на шпагат. Импровизировала. Публика ликовала.

Всю следующую неделю она пролежала дома с высокой температурой.

Когда она вернулась в школу, ее встретили молчанием, к ней повернулись спиной. Хихиканье, шепот — разговоры вполголоса, как только приближается Андреа. Все выбирают соседей по парте: жеребьевку освистали. Андреа подходит к одной, другой: «Можно сесть с тобой?» Вздохи: «Я уже обещала Тине, Фриде, Ки. Или: „Здесь занято. Будет тесно!“ Во всех словах — молчание.

Андреа лавирует между парт. Взгляд случайно падает на страницу в открытой тетради. Тщательно спланированная кем-то случайность. Заголовок: „Лучшие в классе“. Далее список, где последней значится Андреа.

Не плакать до самого дома. Затем всплакнуть немного, пока Лувиса варит какао, намазывает бутерброды, нарезает сыр. Дает Андреа денег на шоколадку.

Андреа не хочется шоколада. Ничего не нужно. Рука поднимается, меняет диск, берет ручку, находит открытку с черно-белыми подсолнухами. Ручка касается белой поверхности: „Дисней Уорлд“. Кольца дыма. Скучаю». Тоска превыше всего. Андреа не может жить без нее.

Без тоски я никто.

Ничто.

Она думает о том, что Карл однажды, показывая ей кинопленки из «Дисней Уорлд», пообещал: «Мы поедем туда, только ты и я, Андреа», и она стала ждать этого дня, и до сих пор ждет. Слова Стефана Сундстрема опускаются на живот, забираются внутрь. «Не можешь любить — будь из камня». Шаги на лестнице, звонок в дверь. Плевать на отражение, она не станет приводить себя в порядок, скрывать дефекты. Она впускает Юнатана, его непривычное тепло. Внезапно все как прежде, он берет ее за руку. Она чувствует! Прикосновение. Она прикасаемая. Андреа есть, она существует.

Казалось бы, неважно, где стоять. Казалось бы, тебя везде видно. Но если стоишь на сцене, а перед тобой множество людей, которые молчат и слушают тебя, а ты экспериментируешь со своим голосом, читаешь с листа, на котором именно те слова, которые тебе нужны, — не требуется подыскивать и выбирать. Если ты стоишь и говоришь именно то, что хочется сказать, говоришь о том, каким видишь себя изнутри (в красивой и интересной форме), то хочется остановить мгновение, но это невозможно, и вот ты снова теряешь слова, тонешь в бессловесности, в пространстве, где тебя вряд ли видно.

Андреа не хочется туда. Не хочется быть в центре, под взглядами. Не хочется, чтобы чужие уши ловили ее слова. Андреа в помещении вроде кладовой, в углу. Юнатан не смог прийти, Хельга отправилась в магазин за чем-нибудь, чтобы разводить спирт, и потеряла Андреа из виду. В комнате Розмари и Лиза со своим парнем. Они сидят рядом друг с другом, их губы смеются и болтают. У Андреа на коленях бутылка вина. Она делает глоток за глотком, вызывая себя на поверхность. Если ей не удастся… удовлетворить Мужчину в белом, она напьется до жалкого состояния. Будь она одной из обитателей Сто шестого отделения (она тоже там обитала, но была иной: чуть нормальнее остальных и потому в стороне от всех), то можно было бы крикнуть Розмари и Лизе: «Почему вы меня не замечаете?!»

И вдруг, делая очередной глоток посреди своей мнимой репетиции, Андреа слышит голос Розмари:

— Можете ночевать у меня! Зачем вам ехать домой, место есть!

Невозможно дальше — подавленное, утрамбованное взрывается во рту, льется ручьями из носа, вырывается безудержными рыданиями. Черт! Нельзя портить макияж! Может быть, в масштабах Вселенной это мелочь, может быть, это ничего не значит в сравнении с остальными пациентами, со школьными коридорами, с чем угодно. Лувиса, пожалуй, погладила бы ее по лбу: «Но сейчас ты, по крайней мере, не больна». А что значит «больна»? Здоровой Андреа тоже не назовешь, здоровые не рыдают в углу с капающим из носа вином.

Они сразу же приходят, Лиза и Розмари. Это повтор.

Последний класс гимназии, Андреа рыдает в туалете, потому что все повторяется, а она больше не может так жить, она больше не в силах выносить шепот и насмешки, бьющиеся в ушах, когда все время тошнит и хочется резать запястья: смотрите, как мне плохо! И кто-то стучит в дверь, и Андреа открывает, и они обнимают ее.

— Что случилось, дорогая?

Голос Розмари. Она произносит «дорогая» вовсе не как Каспер, у нее не выходит, а как же иначе, ведь она не Каспер, просто ей нравится обнимать рыдающих и не пускать кого попало на ночлег. Ничего не сходится — а разве что-то должно сходиться?

— Мне плохо.

— Что ты чувствуешь? — слова Розмари.

Что она чувствует, что же она все-таки чувствует? Андреа, признайся, что ты чувствуешь в глубине души? Ответа нет, но они стоят так близко, а она в слезах, поэтому надо… что-нибудь…