Шоколадный папа - Анна Йоргенсдоттер

Оказаться на месте прямо сейчас. Лечь в кровать с тремя матрасами, и все же чувствовать под собой что-то жесткое. Лежать на Каспере. На имени. На остром слове.

How can you love a word?[43]

«Рассекая волны» — Андреа смотрела этот фильм в Столице. Она видит лицо Эмили Уотсон в церкви, среди окаменевших священников. Расплывшийся макияж, растрепанная прическа. Красная лаковая юбка и чулки, как у Андреа. Я не понимаю, что вы говорите. Как можно любить слово?

Endure, Andrea.[44]

Остановка мотора. Пассажиры потеют, пыхтят и кряхтят. Курят одну за другой и без конца пьют кофе из красно-белых полосатых стаканчиков. Проводники не могут сказать ничего определенного. Ходят туда и обратно, улыбаясь и утирая со лба пот белоснежными салфетками.

Марлон с укором смотрит на Андреа. Они застряли на поезде в Хэслехольме; пассажиры достают мобильные телефоны и таблетки от головной боли, все быстрее листают разнообразные журналы. Из глоток вырываются вздохи — еле слышные и громогласные, жара и «бум-бум-бум», наушники и пульс. «Мы застряли!» Никто ничего не знает. Никто не жалуется. Андреа покупает еще один бутерброд с сыром, уцененный в связи с непредвиденной остановкой. Затем три, четыре, пять маленьких бутылок виски. Внезапно все оживают, сближаются, но Андреа не в силах ни с кем говорить. Изображать вымученно-бодрую улыбку товарища по несчастью. В сумке, лежащей у ног, еще остались таблетки: белые, круглые, овальные. Без вкуса и калорий.

Даме, у которой заболели ноги, мгновенно вызывают такси. Ее берут на руки и бережно выносят. По виду Андреа и не скажешь, что у нее что-то болит. Ей бы широкую грудь, крепкое плечо, надежную руку, на которую можно опереться в покое и безмятежности. Тогда можно было бы уснуть. Спать, пока все не уладится. Переспать ожидание. Ничегонеделание. Нарастающий гул голосов, от которых хочется закричать или сбежать в этот неведомый Хэслехольм. Карл на другом конце длинного извилистого провода: заберите меня отсюда! Андреа хочется крикнуть: «Я покончу с собой! Я больше не могу!» В случае необходимости можно пригрозить и этим, даже если бы таблеток вовсе не существовало: заиграть на свирели, чтобы все прибежали на помощь, — а где же волк?

Если бы не было таблеток. Что бы тогда оставалось Андреа?

Endure!

Говорить с Богом и делать вид, что она в него верит. Или притворяться, что верит в Каспера, и разговаривать с ним вслух. Андреа рада, что ее никто не ждет. То есть «рада» — не то слово. Просто не надо никому звонить и стесняться попросить телефон.

Если бы только пошел дождь! Если бы она была в камуфляже или сумасшедшая. Если бы она сама и люди вокруг не были сплошным ожиданием. Если бы она была свободнее. Курить одну за другой и порхать вокруг. Равновесие нарушено, и не только внутри у Андреа. Перрон полон людей, которые разговаривают сами с собой. Андреа видит, как шевелятся их губы. Видит этих слоняющихся клоунов, этих пленников, которые лишь делают вид, что владеют собой. Она-то видит, как они падают и кричат, и пинают друг друга, то и дело выкрикивая: «Да уж, слава богу, что мы застряли здесь, а не посреди леса! Слава богу, что не идет дождь, что не слишком жарко, что можно стоять, ходить, сидеть, что здесь есть туалеты и питьевая вода — да уж, спасибо железнодорожной компании! Людям в дальних странах, о которых никто и не слышал, им-то хуже — у них, может быть, и поездов нет, а если бы и были, то кондукторы бы там воняли потом и ныли. Хотя жаль, конечно: я-то хотела успеть домой, прежде чем мой муж уедет за границу на два года, а моя мама лежит при смерти в больнице, и я на последние деньги купила этот билет, — но, господи, кому-то билетов вообще не досталось, и мамы у них давно уже умерли, и детство было тяжелое, и даже мужа нет…»

Но вот с потолка опускается СООБЩЕНИЕ, и прогуливающиеся по перрону бросаются в одну сторону: к автобусу, который доставит пассажиров до места назначения. Народ толкается, всем нужно пробраться вперед, и никому нет дела до несчастного ближнего своего с клеткой, в которой сидит кот весом с человека. Тетки и снова тетки, и военные, и фестивальный народ, и огромные чемоданы, и сумки, и туфли на шпильке, и кеды.

В автобусе Андреа задыхается среди сумок, пота, туфель, всевозможных тембров и диалектов. Но она сидит там, куда ее посадили. Ни малейшей возможности сбежать, и тучи все сгущаются.

Интересно: наверное, когда появляются возможности, внутри что-то тоже сгущается — осознание? Или, может быть, все наоборот — облака рассеиваются? Внезапная открытость. Как будто ликвидация облаков есть самое необходимое, ибо основа существования — голубое небо. Но с другой стороны, если время от времени выглядывает солнце, то говорят: «Переменная облачность». Перемены. А что противопоставлено переменам? Измены?.. Нет! Давка! Паника!

Народу так много, что всем видно, что Андреа пишет в блокноте. Так душно, что тональный крем и тушь стекают по щекам и капают на пол. Какой-то военный наступает на стекшую маску. Андреа складывает руки на коленях, сосредоточивается на дыхании. В сумке спрей от астмы, сумка под сиденьем. Возле сиденья клетка с Марлоном. Андреа мечтает о вентиляторах и гримерше, которая припудривала бы ей лицо между дублями. Ведь все это — сцена из фильма. Когда же начнется следующая? Успеть бы к тому моменту убраться подобру-поздорову. Андреа дано несколько реплик и указание смеяться над шутками военных, зевать и думать о собственном дыхании. Думать о своей постели и телевизоре, об интересных письмах в почтовом ящике и по меньшей мере десяти новых сообщениях на автоответчике. Думать о холодном пиве и клубнике. О спрее для носа и «Тавегиле». «Тавегил» — хорошее снотворное, которое пока не классифицировали как наркотик. И еще помогает от зуда.

У Андреа аллергия на ночь. «Тавегил» ей выдают без проблем: астма и аллергия — вполне приемлемые, привычные недуги. С ними ничего не поделаешь.

Рядом сидит человек в военной форме: тот, у которого светлые глаза. Можно упасть в обморок, а он ее подхватит. Он забавляет отчаявшихся иностранок. Поддерживает боевой дух своих истосковавшихся товарищей. Машет Марлону и делает вид, что флиртует с Андреа. Которая немедленно посвящает ему стихотворение. Мелкими цифрами приписывает номер своего телефона.

Ожидание! Будь они итальянцами, они бы пели, смеялись, сидя вплотную друг к другу, угощали бы друг друга хлебом и квохтали. Андреа обнималась бы с лейтенантом, не теряя времени даром. Вот кто-то откупоривает бутылку красного вина, другой вспоминает, что у него с собой гитара, третья — что у нее чудесный голос. Звенят бокалы, раздается песня «Водитель автобуса» — хором. Затем Андреа принимается читать стихи. Как только она завершает чтение, на нее обрушивается шквал аплодисментов вперемежку с воздушными поцелуями и потоками слез. Все сходятся во мнении, что эта девушка станет FANTASTICO. Величайшая поэтесса!

Все сожалеют о неправильном выборе. Как будто он существует.