Американская ржавчина - Филипп Майер

Но охранник прошел мимо. Дальше, к другой камере, передал там что-то, вернулся, спустился по лестнице, шаги затихли. Я трус.

Не раздумывая дальше, он встал и открыл дверь. Пообедает по-быстрому, и все, поест и сэкономит силы. Поу спешил по коридору и дальше на основной этаж, потом в главный коридор, он чувствовал запах столовой, увидел дверь и решительно толкнул ее.

Сидевшие за столами подняли головы. Вот и Кловис со своими шестерками, и Дуэйн, но он уставился в пол, демонстративно не замечая Поу, зато Кловис уже поднимался с места, ухмыляясь, словно давно его дожидался, и ноги у Поу задрожали, он помедлил, а потом развернулся и бросился вон из столовой. Перед глазами только квадратики кафельной плитки пола, он помнил лишь, что надо быстрее переставлять ноги, широкий пустой коридор, Поу не знал, куда деваться. Тело такое легкое, почти невесомое, но все происходит как в замедленном действии. Свернул было к своему блоку, но передумал, сюда-то они за ним и придут, вернулся в коридор, потом к выходу во двор. Слишком тихо. Ни звука за спиной. Вот уже рамки металлоискателя и двери. На посту никого. Дернул дверь – закрыто. Он тряс ручку, потом пнул со всей силы ногой. Бесполезно.

Поу обернулся, позади стоял Кловис и с ним несколько прихвостней-молокососов. Кловис почему-то был без шапки, и Поу впервые увидел жиденькую рыжую прядь у него надо лбом, Кловис оказался практически лысым.

У одного из парней в руках самодельный нож с длинным лезвием и ручкой, обмотанной синей изолентой. Поу еще раз подергал двери, стукнул кулаком, но нет, не открыли. Тогда, сделав пару ложных выпадов, он попытался прорваться мимо пятерки головорезов, но один оказался слишком быстрым, он зацепил его, однако Поу не упал, продолжал рваться дальше, волоча парня за собой, но тут подоспели остальные. Они били его, и почему-то было очень больно, а потом перед глазами поплыло и, уже теряя сознание, он увидел, что весь пол залит кровью.

С террасы трейлера она наблюдала, как меняется свет над Долиной, солнце обжигало кожу, но она и не подумала передвинуть стул. Уже два дня она ничего не ела. Трижды собиралась позвонить Харрису, отговорить его, сказать, что готова к иным вариантам. Трижды представляла, как Билли лежит на столе в морге или в гробу и какое у него лицо. И оставалась сидеть на месте. Она помнила, как он впервые шевельнулся внутри нее и дальше как по расписанию, каждый вечер около одиннадцати. Как будто просто очень сильные удары сердца.

Он все никак не хотел рождаться. Она проносила его почти десять месяцев и после этого не могла больше забеременеть. Он будто знал, что станет единственным, больше она не вытянет; знал, что ей потребуются все внимание и силы, чтобы уследить за ним. Эти холмы, просторные пастбища, чистое небо – все это казалось сейчас таким нездешним и чужим, эта земля прежде была будто частью ее самой, но теперь это чувство бесследно растаяло. Эта земля никогда не изменится, и тут нет места любви и страданию.

Но она бездействовала. Ей ведь неизвестно, что именно задумал Бад Харрис. Да известно, конечно. Этот бродяга, бывший автомеханик, однажды уже пытался убить ее сына, а теперь намерен сделать это еще раз. Нет, ты снова врешь себе, ты и понятия не имеешь, что совершил этот человек и что натворил твой сын, но ты уже сделала выбор, и чья-то вина или невиновность не имеют больше для тебя значения. Прежде такое и помыслить было невозможно.

Она хотела только одного: чтобы Бад Харрис прямо сейчас убил того человека. Именно так. Она хотела, чтобы единственный человек, который видел, как ее сын что-то там сделал, чтобы этот человек был мертв. Или чтобы солгал, что он видел. Она хотела, чтобы тот был мертв, а ее сын – жив. И это единственная правда. Любая мать хотела бы того же. Да любой на ее месте.

Но я ведь ничего ему не сказала, я ни о чем не просила, я же не сказала прямо Баду Харрису: пойди и убей. Он сам принял решение. Опять врешь. Тебе и не надо было ничего говорить. Вы оба и без слов все понимали. И если Бад что-то сотворит с тем бродягой, это все равно как ты сделала это сама, своими руками. Нельзя перекладывать такую ношу на другого. Есть обстоятельство, которое ты предпочитаешь не замечать: тот тип пошел в полицию, а твой сын – нет. Но это твое нежелание не отменяет истины. Что вообще должен был сделать Билли, чтобы ты не желала смерти ближнему?

“Ты дошла до точки”, – произнесла она вслух. Все всё узнают. На прошлой неделе Калтрап, сосед-фермер, смотрел в упор, когда она проезжала мимо, и даже рукой не взмахнул, а ведь они знакомы с Эдом Калтрапом двадцать лет. Потому что Билли убил человека. Люди готовы простить вам многое, даже вашим детям готовы многое простить, но такое – нет.

Да, случившееся между нею и Бадом Харрисом предельно ясно, как если бы они все подробно обсудили. И всем остальным это будет так же очевидно. Ее выживут из города, а то и похуже. Все поняли, когда Бад Харрис выручил Билли из прошлой передряги, хотя вроде дело обстряпали по-тихому, но как-то оно вышло наружу. А нынешняя история – она даже представить боялась. Плевать. Пускай я, пускай кто угодно, лишь бы не он.

Давным-давно стемнело, а он все шел и шел, весь день шел из Литтл-Вашингтона в Спирс, почти двадцать миль преодолел. До Бьюэлла оставалось восемь.

Прежде чем спуститься к железнодорожным путям, постоял немного на мосту над 70-м шоссе, глядя на реку Мон. Под мостом собралась компания подростков, один из них начал было задирать Айзека, но он лишь глянул, и мальчишки мигом притихли; проходя мимо, Айзек сообразил, что они разглядели его охотничий нож.

Отойдя подальше, он снял нож с пояса и без колебаний швырнул в реку. Малыш отрекается от прежнего. Если не выбирает он, выбирают за него. Взгляните на него, идущего, – решил передвигать ноги, и вот результат. Хорошая мысль. Кошка его сестры вечно сбрасывала карандаши со стола. Зачем? Просто чтобы показать – она на это способна. Потому что некая часть сознания – очень древняя его часть – знает, что наступит день, когда она не сможет этого сделать. Урок тебе. Просыпайся каждое утро словно впервые. И напоминай себе, что ты по-прежнему среди живых.

Айзек продвигался на юг. Рельсы вели через широкий луг, и ночь была темной и ясной, и звезды рассыпаны по небу до самого горизонта. Их миллиарды во Вселенной, океан звезд, а ты в центре этого океана. Вот он, твой Бог, – звездные частицы. Прилетают и уносятся прочь. Звезда создает планету, которая создает человека, который создает Бога. Твоя мать становится рекой, которая становится океаном. Обращается в дождь. И возвращается дождем. Ты можешь простить того, кто умер. Он чувствовал, как голова, шея, все тело освобождаются от чего-то – это нечто будто испарялось, просачиваясь через кожу наружу.

Южнее Наоми он решил заночевать. Осталось всего несколько миль. Нашел ровное место у реки и сел: надо спокойно подумать. Домой идти нельзя, там сразу начнут отговаривать. Ты бы так же поступил на их месте. Лучше переждать.

Старик, он пытался. Действительно пытался. Это говорит в его пользу. Завтра ты пойдешь и расскажешь Харрису, что натворил. Это будет правильно.