Пение пчел - София Сеговия

«Франсиско, я тебя не чувствую. Тебе холодно, Франсиско? Что у тебя болит, Франсиско? Ты один? Тебе страшно? Не бойся темноты, что она может нам сделать? За тобой отправился Симонопио. Ты видишь его? Симонопио, ты его слышишь? Где ты? Ты спрятался? Я не слышу тебя. Ты там? Я не чувствую, жив ты или мертв. Ни жив ни мертв. Я даже не вышла попрощаться. Где ты? Ты жив? Где вы, Симонопио? Вы живы? Мертвы? Нет, нет, нет. Нет, Франсиско. Франсиско, ты один? Ты жив? Тебе холодно, Франсиско? Наверняка ты потерял свой свитер, Франсиско, а может, порвал его, малыш. А одеяла? Я же дала тебе с собой одеяла. Кажется, дала. Да, их было два. Или три? Такие синие. Хорошие одеяла. Но я не вышла с тобой проститься. Не сказала тебе прощай. Вам обоим не сказала прощай. Надо было заняться молью. Не важно. Если даже ты их потерял, ничего страшного. Приходи. Приходи поскорее. Иди ко мне. Живой или мертвый – приди. Никто не станет тебя ругать. У тебя что-то болит? Поболит и перестанет… У меня нет сил. Нет сил ни искать тебя, ни потерять. Ты жив? Франсиско, Франсиско, я не чувствую тебя, и я не попрощалась. Не чувствую тебя, потому что не попрощалась. Я не попрощалась. Почему я с тобой не попрощалась? По глупости, Франсиско. У тебя что-то болит? Что-то болит у меня внутри. Что-то у меня внутри сломалось, но если не заживает сегодня, заживет завтра… Нет, нет. Не заживет, если ты не найдешься. Не заживет, если ты не вернешься. Никогда не заживет. Возвращайся, иначе не заживет никогда. Если ты жив, то где ты, Франсиско? Я жива, но у меня не осталось ни одного целого одеяла. Симонопио, приведи мальчика и приходи сам. Если бы я пошла на поиски, я бы их нашла. Наверняка он все знал. Каким-то образом он все знал. Он их нашел. Как больно. Мне больно. А тебе, может быть, уже нет. Если ты мертв, то уже не больно. А если больно, значит, ты жив: мне больно, потому что я по-прежнему здесь и жду тебя. Одна. Больно от ожидания. Больно от сомнения. Заживет, за… Франсиско, Франсиско, Фран… Ты один? Я одна. Тебе страшно? Мне тоже страшно, Франсиско. Тоже страшно. Очень. От того, что я знаю, и того, чего не знаю».

Живого или мертвого – если Симонопио жив, он его найдет. Он нужен ей любой – живой или мертвый, чтобы встретить или проводить. И пусть она уйдет вслед за своими Франсиско.

После полудня из Монтеррея в сопровождении мужей прибыли Кармен и Консуэло, чтобы заняться подготовкой к похоронам. Обе были уверены, что, прибыв домой, упадут вне себя от горя в объятия матери, а она их, как всегда, утешит. Но, увидев, в каком она состоянии, они с тревогой осознали, что времени падать духом у них нет, придется взять на себя всю ответственность, потому что в этот момент мать не способна ни на что, тем более на утешение.

Семья была в сборе, и заупокойную мессу, как и похороны Франсиско Моралеса, назначили на другой день. Беатрис с силой оттащили от гроба, возле которого та зажгла свечу, но не за мертвого, а за пропавшего.

А Франсиско-младший тем временем не подавал признаков жизни. Прошло уже много часов, но мальчик на руках у испуганного Симонопио не просыпался.

– Где ты, Франсиско? Возвращайся.

Симонопио спел ему все песни, какие знал. Рассказал все сказки – кроме той, про льва и койота, потому что сам не хотел ее вспоминать. Иногда нужно давать отдых душе, отгородившись от всего, что причиняет ей боль.

– Что ты сейчас делаешь, Франсиско? Отдыхаешь?

Он долго шел с Франсиско-младшим на руках, пока не добрался до подходящего места подальше от отравленного воздуха Эспирикуэты. Это была расщелина в скале или маленькая пещера. Не идеальное убежище, чтобы провести много тревожных часов, но хоть какая-то защита от ледяного ночного ветра. В любом случае дальше он идти просто не мог – выбился из сил, начав бег с реки, да и Франсиско у него на руках был уже не младенец.

О существовании этой пещеры в горах Симонопио знал и раньше. Он уселся, прислонившись спиной к скале и по-прежнему держа мальчика на руках: ему не хотелось укладывать его на холодную землю, где он и так уже слишком долго пролежал, придавленный телом отца. Симонопио жалел, что не захватил с собой спальник. К счастью, он никогда не выходил из дома без старого ножа, подаренного крестным. Из скудного содержимого походного мешка взял с собой только баночку меда, и теперь смазал Франсиско раны, чтоб хоть как-то их подлечить. Его собственного тела было достаточно, чтобы укрыть мальчика от холода.

Он не спал, боясь потеряться в глубоком сне, подобно Франсиско. Как только мальчик проснется, думал он в первую ночь, они отправятся за повозкой, чтобы вернуться домой. Но Франсиско-младший не просыпался. Новый день наступил и прошел, но он все еще был без сознания. Симонопио знал, что крестная переживает из-за смерти мужа и пропажи сына, и ему хотелось облегчить ее горе, но это было невозможно. Знал он и то, что целая группа мужчин отправилась на их поиски, но двигались они далеко и в другом направлении, а выйти им навстречу он не мог: он ни за что не бросил бы мальчика одного и не потревожил его покой.

– Я никуда без тебя не уйду, – шептал он ему между двумя сказками или двумя песнями.

Он уже один раз нарушил свое обещание. И больше этого не повторится. «Все будет хорошо, Франсиско очнется», – утешал себя Симонопио, не зная, предсказывает ли он его выздоровление или всего лишь желает. Но Франсиско не просыпался, несмотря на все старания Симонопио вернуть его в этот мир с помощью голоса.

Постепенно, капля за каплей, он скормил мальчику весь мед, который взял с собой на реку. Краешком одеяла собирал воду, сочившуюся из трещины в скале, а затем капля за каплей увлажнял Франсиско язык, чтобы избежать обезвоживания. Мед кончился, пора было решиться – встать и идти, пуститься в обратный путь, несмотря на тяжелое состояние Франсиско и притаившегося неведомо где койота.

Симонопио знал, что поисковый отряд бродит в горах, но не знал, есть ли среди них койот, как было в тот раз много лет назад, когда все решили, что он потерялся. Симонопио не мог знать этого наверняка, потому что пчелы по-прежнему молчали, и он понятия не имел, удалось ли им догнать у бийцу.

Прошло почти сорок восемь часов, когда он наконец заслышал приближение поисковой группы. Пришла пора выйти из укрытия. Сжав на всякий случай в руке нож, подхватив Франсиско-младшего и стараясь держать его как можно бережнее, юноша вышел навстречу группе. Симонопио вздохнул с облегчением: это был дядя мальчика, Эмилио Кортес, за ним шагали Габино и Леокадио, однако юноша наотрез отказался отдать им Франсиско: по его мнению, именно он должен был его нести, несмотря на многочасовую усталость и ноющие мышцы. Никто другой не имел права передать мальчика матери.

Похороны Франсиско Моралеса состоялись в понедельник в полдень, после заупокойной мессы. Дочери захлебывались в рыданиях, они предчувствовали смертельную тоску по отцу, в суете похорон и многочисленных формальностей у них не было времени до конца осознать, что Франсиско больше нет. Синфороса, теща покойного, насквозь промочила слезами один из принесенных с собой платков. Другой платок, предназначенный для Беатрис, так и остался нетронутым, потому что во всей церкви была лишь одна пара сухих глаз: это были глаза вдовы, которая никак не могла сосредоточиться на происходящем вокруг.