Почтовые открытки - Энни Пру

Женщине, если у нее умер муж, надо хорошо знать, что у нее за соседи. Они меня всегда считали здесь чужой.

– Значит, ты понесла потери на продаже скота и ничего не получила от сдачи земли в аренду?

– И это только начало. Придется продавать ранчо. Я знаю, Джек любил это место, я тоже, но больше не люблю. Это они виноваты. – Она старческим, заплывшим жиром, поросшим пушком подбородком указала в сторону соседей. – Я хочу сделать что-нибудь с остатком своей жизни. Если продам ранчо, смогу уехать отсюда. – Она залила сыр с беконом яичной болтушкой и поставила пирог в печь. Повернулась к нему. Бог знает, что она увидела. Она играла в своем собственном кино.

– Хочешь послушать, как я пою, Лоял? – Голос вдруг сделался бодрым и каким-то дурашливым.

Она поставила пластинку на проигрыватель. Проигрыватель по-прежнему стоял на буфете, там же, где стоял много лет. Лоял изучил конверт от пластинки: пятеро мужчин на высоких музыкальных стульях, от их рук до самого верхнего края конверта расходятся желтые вихри и – взрывающиеся красные буквы: «Пойте с нами! * Том 7 * Сельские баллады».

Пластинка закружилась, двухструнные скрипичные гармонии сентиментальной деревенской песни наполнили комнату. Старр встала перед плитой, ступни – носок к носку, пальцы сцеплены замко́м над низом живота. Женщина средних лет, в мятых джинсах и фуфайке, но было в ней что-то от былой беззащитной красоты. Вероятно, она это знала.

Она тихонько сосчитала до трех, потом запела: «Он просто проходил мимо, я была совсем одна, в синем». Слова как будто с трудом прокладывали себе путь наружу через нос, вызывая дешевый эффект печали. Лоял, словно подвыпивший посетитель бара, не смог сдержать слез. Эта песня всегда бередила его, но сейчас он вынужден был сидеть на этом проклятом кухонном стуле, даже не имея возможности склониться над пивной кружкой. Поэтому он закрыл глаза и пожалел о том, что Джека больше нет.

* * *

Киш оказался хорош, и они весь его съели. Когда еда оказалась на тарелках и вилки замелькали вверх-вниз, когда можно было не разговаривать, стало легче. Стул Джека пустовал. Пикули. Закипающий на плите кофе. Сколько раз он здесь сиживал?

– Ну что ты думаешь о моем пении, Лоял?

Это был вопрос из тех, на какие он не мог ответить.

– Прекрасно. Мне очень понравилось.

Кислая мина. Она разливала кофе, он подбирал крошки от киша с блюда. Вещи Джека были повсюду, как будто он просто ненадолго вышел. Да, именно это он и сделал – ненадолго вышел. Веревка, которую он распутывал, пока они смотрели телевизор, – на крючке возле двери; пара сапог, загрубевших без употребления. Счета, все еще нанизанные на викторианскую иглу для бумаг. Серая ковбойская шляпа – лента вокруг тульи еще пропитана по́том Джека – на крышке буфета, куда он ее всегда клал, приходя на обед.

– Наверное, ты могла бы поехать в Висконсин, повидаться с детьми? Они, должно быть, теперь совсем взрослые.

– Связь с ними прервалась у меня слишком давно. Разрезана тупыми ножницами. – Она заметила, что молоко, кажется, прокисло; он понюхал и ответил, что выпьет кофе без молока.

– Я знаю, что ни на каком родео я петь не буду, Лоял. Голос стал слабым, я слишком стара. Старухи на родео не поют. Но знаешь, я не чувствую себя старой. У меня такое ощущение, что самая прекрасная часть моей жизни еще впереди. Я могла бы остаться на ранчо, Лоял, но не одна. Здесь нужен мужчина.

Яснее выразиться было невозможно.

Кофе. Его чернота в знакомых синих чашках. Он размешивал сахар. Ее ложка звякнула о блюдце.

А потом, вмиг, вся неловкость ушла. Рассказы о том, что он повидал, хлынули из него, слова вылетали между ослабленных и щербатых зубов. Он рассказывал ей об Огурце, утонувшем в шахте, о полуночных переходах с Пулей через опасные перевалы, когда у них погасли фары; о горных львах. Он, всегда говоривший мало, теперь говорил много, взахлеб, едва ли не раздуваясь до торговца, рекламирующего свой товар, – истории собственной жизни. В два часа ночи, когда Старр уже клевала носом, мечтая только о сне и тишине, он замолчал. Они устали друг от друга, каждому хотелось отдохнуть в одиночестве. Он сказал, что ляжет на кушетке возле плиты. Кухня была прокурена насквозь.

Утром она отдала ему серую ковбойскую шляпу Джека.

46

Что я вижу

Кабинка в баре «У Дот». На стене блестит пластмассовая голова совы. Он читает местную газету, руки сложены на фанерном столе. Чувствуется запах жирорастворителя. Дот, сидя на корточках, оттирает покрывшуюся коркой грязи плиту. У кофе цвет ила со дна реки. По стенам развешаны головы оленя вапити, снежного барана, белохвостого оленя, американского лося, тоже покрывшиеся жирной пленкой от стряпни Дот. Трофеи Харри С. Фурмана, мужа Дот. Когда свет падает прямо, видна мутная пленка жира на остекленевших глазах. Картошка фри. Яичница, обжаренная с обеих сторон.

Он листает газету, взгляд падает на фотографию баскской семьи, позирующей с родственниками из Южной Америки. Несколько мужчин сидят на корточках в переднем ряду, согнутые колени натягивают полиэстеровую ткань брюк, спортивные куртки вспучились на спинах. Старейшина рода, Селестина Фальша из Дома маленьких детей в Трепинонии, не улыбающаяся, дородная, кривоногая, маленькие глазки уставились прямо в камеру. На ней вискозное платье с набивным рисунком, составленным из квадратов, рука сжимает сумку. Ей восемьдесят четыре, и она летает на одномоторном самолете на большие расстояния, гласит подпись под снимком. Никогда не умела водить машину.

Он изучает фотографию, направление их взглядов. Никто, кроме Селестины, не глядит в объектив. Пожилая женщина в очках «кошачий глаз», робко улыбаясь, смотрит на Селестину. Три южноамериканских кузена с одинаковыми волосами и учтивыми улыбками. Они тоже смотрят на Селестину. Мужчины в заднем ряду стоят на стульях. Лица загорелые до черноты, лбы отсвечивают белыми бликами. У троих нет передних зубов. Сбоку стоит женщина в клетчатом брючном костюме. Штанины стоят колом, как водопроводные трубы, жакет скроен и сшит так, что клетки не совпадают. На заднем плане – подвешенный почти под потолком телевизор, оштукатуренные стены гостиницы «Холидей инн», хромированные стулья, затоптанный нейлоновый ковер.

– Какого черта вы там нашли, мистер Блад? Ключ к секрету бессмертия? – Дот хихикает. Достает лоток замороженных пирожков с мясом. – Вы разглядываете этот снимок так пристально, я уж подумала, что вы нашли давно потерянного брата.

Вот к чему все свелось – к разглядыванию чужих фотографий.

47

Рыжая самка койота

Он не думал, что под кустами кроличьей щетки