Почтовые открытки - Энни Пру

фонтанами пыли. Грейдер взрыхлил и разровнял землю, и Уиткин посеял на ней газонную траву. В его голове роились и другие проекты; ему приходилось спешить.

Оборудование для нового газона – газонокосилка, дождевальная установка, скарификатор[122], валки́ и косы – было свалено в гараже. Он планировал построить отдельный сарай для хранения инструментов, потом камин с дымоходом и пристройку из двух комнат и студии. Его сын Кевин обещал приехать на лето. Он учился на втором курсе университета, и у него не было работы на каникулах. Уиткин предложил ему сезонную плату за сезонную работу; добавляя вымученные фразы насчет того, что было бы хорошо узнать друг друга получше, он отдавал себе отчет в том, что обоим будет неуютно друг с другом. Нежные, как цветки мальвы, руки Кевина, казалось, годились лишь для того, чтобы карябать по бумаге и взбивать подушку.

В первый день Кевин работал без рубашки, притворяясь, будто не слышит предостережений Уиткина насчет солнечных ожогов и рака кожи. На следующий день он проспал все утро и вылез из спального мешка, только когда грохот пыхтящего генератора, электрической пилы и молотка достиг дьявольского уровня. Он ходил, согнувшись, и на все отвечал односложно. Уиткин снова его ненавидел. Он не узнавал в Кевине свою плоть. Не больше толку и от его сестры-близняшки, робкой, лишенной чувства юмора девушки в розовой блузке, которая безошибочно принимала ошибочные решения и теперь пребывала в Замбии, работая в Корпусе мира. Инстинктивная, непреложная любовь, которая связывает родственников через все поколения, угасла.

Они покрывали крышу инструментального сарая листами оцинкованного металла. Раскаленный от жары воздух дрожал. Кевин галлонами пил пиво, молотком работал беспорядочно, мочился прямо с крыши, не давая себе труда спуститься по лестнице. Солнце безжалостно жгло руки и грудь. Пот катился градом. Учуяв тягу Уиткина к мученичеству, Кевин покинул его на четвертый день.

– Я не могу тут больше корячиться. Сматываюсь. Лучше в преисподней уголь в топку бросать, чем заниматься вот этим. На кой черт ты так много строишь?

Этого они оба и ожидали. В их ссоре даже не было страсти. Просто вялая констатация взаимной неприязни.

После отъезда Кевина престарелый каменщик, с кожей серой, как сам камень, пришел и достроил дымоход. Уиткин нанимал и нанимал. Времени, чтобы сделать все, не хватало. Бригада плотников сколачивала каркас пристроек, клала бревна, вставляла стекла, тягачи медленно ползли вверх по склону, груженные гравием и песком, дерном и досками, гидроизоляцией, гвоздями, утеплителем, петлями и засовами, проводами, фонарями, гипсокартоном, шпаклевкой, краской. Спешка.

Когда с этим было покончено, Уиткин лично принялся за мощение патио. Кованые скамейки уже привезли, доставили пароходом из Южной Каролины в сосновых клетях, пахнувших смолой и лаком. Чтобы перетаскивать камни из старой стены у края леса на песчаное основание, пришлось использовать садовый трактор.

К стене он отправился очень рано утром. С неба сеялся голубой свет, экскаватор стрелял выхлопом. Камни, облепленные замысловатыми узорами лишаев и мхов, напоминавшими географическую карту, вываливались из стены с ревом и скрежетом, в стороны летели ветки и гнилые корни. Зубья ковша сбивали нежную желто-зеленую патину. Отрывались лохматые края континентов и островов, плещущие моря мхов сворачивались, показывая свою земляную изнанку. Уиткин чихал от листовой плесени. Неужели нет никакого спасения от этого зловония темного дикого леса?

Кладка из плоских маленьких камней. Ими он заполнит просветы, когда уложит большие плиты. Круглые и неровные пойдут на щебень.

Он освободил большой квадратный камень с черными краями толщиной в четыре дюйма и аккуратно обтесанными углами. Обмотал его цепью и потащил трактором к дому, оставляя за собой глубокую рытвину. На месте перевернул, чтобы осмотреть с другой стороны. На темной поверхности виднелся цветок из белой плесени с расходящимися от середины паучьими лучами, который напоминал картинку взрыва галактики. Раздавленные паучьи коконы. Он снова перевернул камень чистой стороной вверх и с помощью лома загнал его на место.

Все утро он провозился, чтобы плотно уложить камень на песчаную основу, которая имела небольшой уклон. Была бы у меня дюжина таких камней, как этот! – мечтательно подумал он. В надежде найти еще хотя бы один такой же, он снова отправился к стене.

Камень закрывал углубление, забитое листьями и шелухой от семян, видимо, здесь было старое мышиное гнездо. Он наклонился, стал рукой выгребать листья и вдруг в испуге отдернул ее, нащупав контуры черепа.

Ларри! – мелькнуло у него в голове. Каким-то образом Ларри вылез из могилы на кладбище в Бронксе и переместился под стену.

Но это был не Ларри.

Он осторожно, понемногу стал вынимать листья, пока его взгляду не открылся скрюченный скелет. Безупречные зубы скалились в улыбке, но не хватало мелких костей рук и ног. Правой руки не было вовсе. Сохранившиеся кости руки и ног, с прогрызенными мышью ямками и канавками, стали коричневыми от лиственной грязи. Подошва от туфли, загнутая и скрученная, лежала отдельно от каблука в малом тазу, словно оболочка эмбриона. У него за спиной продолжал вхолостую пыхтеть трактор.

Могила первопроходца. Жена какого-нибудь раннего переселенца, измученная деторождением, или, возможно, оскальпированная и убитая индейцами, или погибшая от тифа, пневмонии или родовой горячки. Склонившись над холодным уединением ее могилы, он невнятно пробормотал:

– Бедная женщина, интересно, кем ты была?

Из уважения к покойной он очистил углубление от многолетнего тлена, подтащил камень обратно к стене и вставил на прежнее место. Он не хотел осквернять могилу.

44

Коренастый наездник проклинает судей

Семью месяцами позже Лоял увидел коренастого наездника на северо-западе Нью-Мексико, в «Белом пони», тот сидел у самого конца барной стойки, уставившись в зеркало, на нем была та же самая одежда, черепаховые губы обхватывали край пивной банки. Лоял сел рядом и посмотрел в зеркало.

– Ну что, поймал ты тех парней?

Коренастый наездник выглядел паршиво: глаза воспаленные и красные, грязь глубоко въелась в огрубевшую кожу вокруг шеи. Руки дрожали. Впрочем, сам Лоял тоже выглядел неважно. Коренастый посмотрел на него и поморщился.

– Ловец койотов, будь я проклят? Какого дьявола ты делаешь тут?

– У пустынных койотов шерсть другого цвета – рыжее, ближе к каурой. Мне нравится переезжать с места на место, ставить капканы на разных зверей. Вроде сезон запрета охоты на медведей давно прошел?

Коренастый наездник застонал.

– Чертов бедлам.

– Должен сказать: удивительно, как ты догадался?

– Сорок человек вкалывали как ломовые лошади, на той операции почти три года. Флорида, Вайоминг, Мэн, Монтана, Северная Каролина, Нью-Йорк. У нас все было: слайды, видеозаписи, фотографии, свидетели, признания, улики. Двести желчных пузырей черных медведей, упакованных для переправки морем, склад, забитый