Почтовые открытки - Энни Пру
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– И что случилось? Они удрали?
– Удрали?! Проклятье, конечно, они не удрали! Ну, может, одному-другому и удалось смыться, но совсем не многим. В воскресенье в пять часов утра мы предприняли скоординированные облавы одновременно в трех штатах и взяли одиннадцать человек: охотников, одного посредника и троих закупщиков. Те двое мерзавцев, которые сидели с тобой за столиком, так напились, что еще не отошли от похмелья. Они решили, что мы желаем получить еще медведей, все вопили, где, мол, их фонари, и не понимали, к чему тут наручники. – Он залпом заглотал полкружки пива. – Да, мы их поймали, – добавил он голосом, полным горькой иронии.
– Но ты, кажется, не слишком счастлив. Я-то думал, такая успешная операция должна вызывать гордость у человека закона.
– Да, так и следовало бы подумать. Но успех определяется окончательным результатом. А знаешь, где теперь весь этот сброд? Все эти подонки до единого?
– И где же?
– Там же, где они были год тому назад. И занимаются тем же самым. Нелегально отлавливают медведей, вырезают когти и желчные пузыри, продают японцам и сколачивают себе целые состояния. А знаешь почему? Знаешь, почему весь наш колоссальный труд пошел коту под хвост? Из-за судей. Проклятых, двуличных, самодовольных, тупых, эгоистичных, высокомерных, невежественных и дурных судей, которые не отличают собственную задницу от пончика с повидлом. Тебе будет интересно узнать, что каждый из этих вонючих уголовников, которые тогда сидели с тобой, получил всего лишь сто долларов штрафа за «занятие таксидермией без лицензии». Они с издевательской ухмылкой отслюнили по сотне от рулона размером с ляжку. Самое суровое наказание получил парень из Северной Каролины. Пятьсот долларов штрафа и тридцать дней тюремного заключения условно за «охоту вне сезона». – Некоторое время он пил молча, глядя на Лояла в зеркале. – Судьям кажется, что это забавно. Они ко всему этому не относятся всерьез. Вот в чем беда. Они не понимают. И – им – все – равно. Нам предстоит на своем веку увидеть, как черные медведи исчезнут с лица земли.
– Ну а что ты тут делаешь?
– Тут? – Коренастый наездник рассмеялся. – Да, в общем, то же самое. Только теперь это не медведи. Не знаю, зачем я все это рассказываю профессиональному трапперу. Мне бы тебя выслеживать надо. А может, лучше самому купить кучу капканов и начать охотиться? Этот нелегальный бизнес приносит такие деньги, что удивительно, как это кто-то еще остается на законной стороне. Уже есть несколько правоохранителей, поменявших сторону. Они знают все трюки, все ловушки, все выходы и делают хорошие деньги. Месяца через два я бы разбогател. Мог бы вернуться домой, к жене и детям, построить бассейн на заднем дворе и ездить на «Мерседесе», вместо того чтобы работать под прикрытием на каком-нибудь чертовом ранчо, изображая из себя разнорабочего.
– У тебя есть дети?
– Да, есть. Двое. Я редко вижу их, но разговариваю с ними по телефону три-четыре раза в неделю. Парень – наш геморрой, мечтает стать рок-звездой, целыми днями визжит и воет в гараже, а дочка, Агги, шестнадцати лет, вся в феминизме – права женщин и все такое прочее.
– У тебя есть фотографии?
– Нет. – Вид у него стал подозрительный. Наверное, опасался, что злонамеренные трапперы попытаются опознать его детей по фотографии и выяснить их имена. Уже бывали случаи, когда детей похищали. Откуда ему знать, что на уме у этого ловца койотов?
45
Одинокая
Свернув с шоссе и двигаясь параллельно Джекову забору, он отметил, что теперь ранчо выглядит иначе. Прежде всего из-за самого́ забора – на полмили тянулась «овечья» ограда из проволоки прямоугольного сечения. С каких это пор Джек разводит овец? Он посмотрел вдаль, на рыхлокустовое пастбище. Там не было ни одного из Джековых браманов, правда, и проклятых овец тоже не наблюдалось. Вот что бывает, когда пропустишь один-два сезона. Все меняется.
Входная дверь открылась, не успел он выключить мотор. На пороге стояла Старр, безвольно опустив руки вдоль туловища ладонями наружу. Ее лицо искажала страдальческая гримаса, и, еще из машины увидев на нем мокрые следы от слез, Лоял все понял.
Едва он обогнул капот машины, как она, сбежав по ступенькам, бросилась ему на грудь. Он обнял ее за плечи и прижал к себе. Она оказалась так близко, что он чуял запах махорки, различал желтизну ее глазных белков, крупные поры на щеках, – слишком близко, чтобы увидеть лицо целиком, поэтому ему хотелось отстранить ее, отвести обратно на крыльцо, но он продолжал стоять, вдавив пальцы в ее мясистые плечи и сосредоточившись на том, чтобы не потерять самообладания. Все вокруг перестало существовать. Он не мог думать ни о чем, словно рассудок его разлетелся на части. Она почувствовала его шок, отстранилась, отошла к крыльцу и остановилась там.
– Я теперь совсем одна, Лоял. Джек умер. – Всхлипнула, уткнувшись в носовой платок. В уголках ее губ застыли соленые слезы. – Я бы тебе сообщила, но не знала, как с тобой связаться. Мы не знали, где ты, – с упреком. Она прикурила сигарету, бросила спичку на землю. Он откашлялся.
– Что случилось? С Джеком. – Его ладони все еще хранили ее тепло. Но, произнеся имя Джека вслух, он восстановил душевное равновесие и повторил его еще раз.
– Это случилось в мае. Черт побери. Он был в порядке, Лоял, в полном порядке. – Слезы начали высыхать. – Его ничего, совершенно ничего не беспокоило. Он всегда был здоровым человеком, иногда только спал по