Первая формула - Р. Р. Вирди

Собрав те силенки, что еще оставались в моем измученном теле, я пополз вперед, к небольшому ларьку в конце переулка. Хозяин, защищая свое торговое место от дождя, завесил его кусками вощеного холста, закрепив их сверху на деревянной раме, а нижние края присыпал землей. Я нашел место, где низ холста завернулся, и протиснулся внутрь. От бури наконец удалось укрыться, однако мне стало совсем плохо.

Плакать я уже был не в состоянии – спасибо дождю и долгому блужданию по улицам. Меня хватило лишь на то, чтобы свернуться клубочком, обхватив себя руками, и ждать. В конце концов я забылся тяжелым сном.

* * *

Проснуться меня заставил тычок между ребер. Вздрогнув, я сжался в комок. Так настрадался вчера, что даже не смог сразу вскочить на ноги.

Еще тычок. И еще. Затем упершийся в тело твердый наконечник провернули, и я, вскрикнув, отполз в сторону. Книга Маграба съехала на поясницу. Наконец проморгавшись, я рассмотрел, с кем имею дело.

Перед моим взглядом предстал мужчина грубой наружности, давно разменявший четвертый десяток. Должно быть, крыша ларька позволяла днем спрятаться от зноя, да и голову торговец наверняка заматывал несколькими слоями ткани, и все же солнце не пощадило его лицо, кожа на котором напоминала пережженный сахар, а морщин хватило бы на человека вдвое старше. Свободная, доходившая до колен оранжевая рубаха без ворота давно выцвела и покрылась коркой застарелой грязи.

Торговец бросил на меня осторожный и в то же время любопытный взгляд.

– Чего разлегся, как дома? Ну-ка вставай!

Он вновь попытался ткнуть меня в бок, однако я успел вскочить на ноги и мигом очутился в противоположном углу. Поднял руку, успокаивая хозяина ларька, и выиграл достаточно времени, чтобы подняться.

– Прости, я…

Мужчина махнул отполированным деревянным штырем, направив его в мою сторону, и, нахмурившись, склонил голову к плечу.

– Кто ты такой? – Не дав ответить, он быстро заговорил: – Что делаешь в моем ларьке? Ну-ка выверни карманы! Покажи руки! Открой рот, воришка, мошенник, негодяй!

Слова он выплевывал, словно горох сыпал, и я, еще толком не проснувшись, поспевал за ним с трудом.

Послушно выполняя приказы, я провел руками по одежде, намекая на отсутствие карманов. Разжал кулаки, предъявив торговцу мозоли, свежие, заработанные ночью ссадины и грязь под ногтями – спал-то на голой земле. Если этот хмырь захочет, чтобы я выковырял ее обратно, – с удовольствием.

Немного успокоившись, торгаш оглядел меня с ног до головы, хотя в его взгляде все еще сквозило сомнение.

– Что ты тут делаешь? – Он по-прежнему покачивал своим штырем, словно искал повод опять засадить его мне между ребер.

– Вчера ночью разразилась буря… – неуверенно, дрожащим голосом заговорил я, умоляюще сложив руки перед грудью. – Мне негде было укрыться, но я сейчас уйду.

– Почему тебе негде было укрыться?

Мужчина сделал шаг вперед, и его лицо исказила зловещая улыбка, которую я никогда не забуду. Холодная, жесткая, словно лезвием бритвы провели по куску льда. Он бросил на меня голодный взгляд, словно на идущую в руки добычу, и я испугался.

– Так ты заблудился, потерялся? Где твоя семья, путре?

Сынок? Меня словно ширнули штырем в спину.

Я вздрогнул и, отступив назад, уперся спиной в острый угол прилавка.

– Моя семья… – Слова застряли у меня в горле, и я на несколько секунд замолчал. – Ее нет.

Больше ничего я выдавить из себя не смог, однако торговца устроил и такой ответ. Он кивнул:

– Хорошо. Очень хорошо. – Его тон явно ничего хорошего не сулил.

Я снова отпрянул, и угол прилавка больно вдавился в позвоночник.

Потом торговец задал вопрос, которого я почему-то ожидал меньше всего:

– Какой ты касты, мальчик? – По его лицу бродила масленая улыбка, а деревянный штырь в руке покачивался все быстрее.

– А что?

Я вцепился руками в край деревянной рамы, поддерживающей кибитку. Чуть подтянуться – и запрыгну на первую полку, а потом и на прилавок. Другое дело, что дальше можно запутаться в прикрывающей ларек холстине или споткнуться об одну из многочисленных коробок на полу. Торопиться не надо.

– Ратери тянет друг к другу, верно? Мы ведь с тобой братья – ты и я. – Его глаза замерцали нездоровым блеском. Вряд ли он сам верит в свои слова, даже если мы оба – Оскверненные…

В то утро я получил урок, которому не сразу придал значение – был слишком мал. Усвоил его много позже. Доброта некоторых людей зиждется на определенных условиях, и далеко не всегда они выполнимы. На подобную доброту не следует полагаться – она ложная.

По-настоящему добрые поступки совершаются без расчета на выгоду.

Так или иначе, я понимал, что правда ничего, кроме неприятностей, не принесет, однако не стал кривить душой. Что могло случиться плохого – уже случилось. Чудовища существуют. Я потерял дорогих мне людей – всех, кого знал. Всех, кто меня кормил и защищал. Не хватало еще потерять свою правду…

Слова снова застряли в глотке, будто комок грязи, но я выдавил:

– Я – Сульхи. Оскверненный. – Сказал – и напрягся в тоскливом ожидании.

Мужчина поник и тяжело вздохнул:

– Как же я сразу не понял… – Улыбнувшись, он добавил: – Тебе я помочь не могу, а вот себе – вполне. – Приблизившись на шаг, торговец занес над головой деревянный штырь. – Хорошо, что тебя никто не хватится. Коли-эйя платит неплохую цену за малышей, которых никто не ищет.

Холодная пустота, заполнившая мою душу вчера вечером, исчезла без остатка. Ее место занял жар, о котором я молил бога этой ночью. Он зародился в животе сгустком гнева, прокатился по всему телу и достиг пальцев рук. Я сжал горячие кулаки и закричал во все горло, зная, что вопль обязательно услышат на улице.

А потом бросился на торговца. Имя Коли заставило меня плюнуть на то, что хозяин ларька вдвое тяжелее, и забыть о деревянном штыре в руках противника. Впрочем, о наставлениях Витума, к стыду своему, я тоже напрочь забыл.

Палка опустилась сверху вниз, ударив меня по левому плечу, но боль я теперь воспринимал довольно спокойно. За время тренировок вытерпел ее немало.

Вцепившись в одеяние торговца, я бешено дернул его на себя. Ткань не разорвалась, и все же мужчина пошатнулся. Мои крики наверняка вот-вот привлекут внимание – подонок не мог этого не понимать.

Он зажал мне рот, пытаясь перехватить инициативу, и я изо всех сил впился зубами в его руку. Во рту стало солоно, тепло и мокро.

Торговец взвизгнул, а я разжал челюсти и ударил его