Честь – никому! Том 2. Юность Добровольчества - Елена Семенова

В теплушке спал, укрывшись тулупом, в ожидании полковника Донька, поехавший с ним. При появлении Тягаева он вскочил, засуетился, поставил чайник, заговорил ломающимся мальчишеским голосом:

– Наконец-то, господин полковник! Ну что? Есть что-нибудь?

– Сегодня опоздал. Завтра утром пойду снова.

– Вы замёрзли, небось. Сейчас я чайку вскипячу, ужин сготовлю. Вы отдыхайте!

Пётр Сергеевич сел, закурил трубку (хоть табака путного купил себе в городе, а то которую неделю – мука). Совсем рядом пировал безумный Омск, а за много вёрст отсюда, среди снега, в лютую стужу торит себе путь брошенная всеми армия. В шинелях, в сапогах рвущихся, когда, как воздух, нужны полушубки и валенки. Без медикаментов и провианта. Мяса бойцы не видели неделями… Только дивиться можно, откуда хватает сил им – идти дальше, сражаться, выживать? Человеческим силам такого не вынести. Телу – не вынести. Так только дух выстаивать способен. Дух, питаемый верой и любовью. Безбожные доктринёры пытаются свести всё в человеке к материи, к телу. Посмотрели бы эти господа на воинов, борющихся на все стороны фронта, с врагом, с тылом, с морозами, зажатых в тиски – их ли подвиг зависит от материальной стороны? Они ли подчинены ей? Взглянули бы в лица их, в глаза… Повернулся бы язык трактовать о материализме? Должно быть, повернулся. Нашли бы и в подвиге самоотверженном материальный интерес – «за собственность и привилегии воюют». Ничтожные, гнилые насквозь существа, всё измеряющие своей карликовой, фальшивой меркой… И они целый мир учат!

– Скорее бы уже нам вещи получить и вертаться, – говорил Донька. – Как там дед? Побаиваюсь я за него.

– Дед молодцом, – уверенно отозвался Тягаев. – Ему же ни пуля, ни хворь не страшна.

– Так-то оно так, а всё же… – Донька налил полковнику чай, подал свою нехитрую стряпню.

– Вот, и дед твой с нами, с крестом и молитвой, а мы всё равно отступаем, и победа бежит от нас. Почему так?

– Да рази одного деда на всю армию достанет?

– Да, маловато…

Поужинали скоро, и Пётр Сергеевич лёг. Лёг и Донька. Привязался полковник к этому расторопному и бойкому пареньку, впервые пожалел, что не родили они с Лизой сына. Почему так вышло? Слишком заняты были собой? Своими делами? Он – службой, она – наукой? Даже единственную дочь всё больше Ирина Лавровна воспитывала. Может, это и называется – «семейная жизнь не удалась»? Ах, когда бы прежде задуматься, отвлечься от службы, посмотреть кругом! Был бы сын – отцу опора и отрада, продолжение его. Поздно же спохватился… Посмотрел полковник на задумавшегося о чём-то Доньку, спросил:

– А хотел бы ты служить в настоящей армии? Стать офицером? Ты парень способный. Поступил бы в кадетский корпус, в училище – бравый бы вояка из тебя получился.

– Какие сейчас корпуса? – пожал плечами Донька. – Сейчас не до учёбы, сейчас воевать надо.

– А если бы мир наступил? Пошёл бы ты по военной стезе?

Донька задумался, покачал русой головой:

– Не-а, не пошёл бы. Когда мы победим, то мы с дедом в нашу деревню возвернёмся, дом, ежели нет его, заново отстроим, хозяйство опять наладим. Будем жить, как раньше. Мы раньше хорошо жили…

– Ну, а учиться не хотел бы?

– А меня дед грамоте выучил.

– Так ведь наук разных много…

– Не знаю, господин полковник. Я не думал об этом. Победим, тогда подумаю. Скажите, Пётр Сергеевич, а правду говорят, будто «учредилка» вас в генералы произвести хотела, а передумала?

– Кто говорит?

– Разные… Говорят ещё, что приказ о вашем производстве потерялся.

– И добро, коли так.

– Почему, господин полковник?

– Потому что отказаться от этого чина значило бы пойти на обострение отношений с этой публикой, что нежелательно, а принять… Меня в полковники Государь Император произвёл. Я в этом чине и остаться хочу, а от товарищей эсеров мне чинов не надо, потому что их я ненавижу наряду с большевиками… К тому же в нашей армии и без того переизбыток генералов и старших офицеров, и это крайне затрудняет управление.

Абсолютно искренне не желал Пётр Сергеевич себе никаких чинов. И раздражало его то, как стали разбрасываться ими. Завели практику производства через чин, через два – вчерашние поручики в генералах щеголяют. Добро ещё, когда речь идёт об офицерах столь выдающихся способностей, как Каппель. Но Каппель – один. Каппель – исключение. А так – полное смещение выходит! Мало того, что армии не хватает рядовых, да ещё юноши-генералы возносятся с такой скоростью, что старые заслуженные офицеры оказываются в совершенно неловком и ложном положении. Да и развращает эта погоня за званиями и наградами. Не должна мутиться корыстью и честолюбием святая борьба. Прежний главнокомандующий сибирскими войсками, генерал Гришин-Алмазов, кажется, понимал это, не вводил ни наград, ни прежних знаков отличий. Но Гришина сместили под предлогом его резких (справедливых!) высказываний в адрес союзников . А пришедший на его место Иванов-Ринов тотчас перечеркнул ту мудрую политику своего предшественника… Уверен был Тягаев, что те, кто искренне и самоотверженно служат России, о чинах думать не станут. Как не думали о них Волжане, с которыми сроднился он.

Этой ночью сон опять не мог окутать беспокойное сознание. Ни на мгновение не прекращалась мучительная работа мозга, изводящая. Мозг работал даже во время сна, рождая перед взором фантастические картины, и просыпался полковник от этого ещё более истомлённым, чем засыпал. Снова и снова всплывали из памяти обрывки боёв: Ляоян, Румыния, волжские леса, Казань, Предуралье…

Как собака на цепи тяжёлой,

Тявкает за лесом пулемёт,

И жужжат шрапнели, словно пчёлы,

Собирая ярко-красный мёд.

Обрывки стихотворений вмешивались в дремотный бред осколками сознанья. Как же изматывали эти бессонные ночи, эта ни на миг не погасающая память, не знающий счастливого забытья мозг…

А «ура» вдали, как будто пенье

Трудный день окончивших жнецов…

Так было под Свияжском… В первые дни после победы… Горячее солнце, густой воздух, цепи идущие в атаку, кровь на русской равнине…

И воистину светло и свято

Дело величавое войны,

Серафимы, ясны и крылаты,

За плечами воинов видны.

Тружеников, медленно идущих

На полях, омоченных в крови,

Подвиг сеющих и славу жнущих,

Ныне, Господи, благослови.

Лиц не разглядеть… Лиц воинов, идущих на смерть за Россию… Имена их, Господи, ты веси… А кто ещё – вспомнит? Ни имён, ни лиц… Канули, как не было их… За Россию. А Россия не забудет ли их подвиг? Из Казани вместе с армией, в её ряды встав, уходили мальчишки – юнкера, кадеты, студенты, гимназисты… Сколько их погибло! Сколько замёрзло в жестокую стужу! За Россию. Безымянные герои, даже могил не осталось их… Россия, вспомнишь ли?.. Слезами и кровью их искупленная, очнёшься ли? Возродишься ли?