Дар берегини. Последняя заря - Елизавета Дворецкая

Затаившая дыхание гридница взорвалась криками – в них звучало изумление и притом восхищение. Невозможно было не восхититься этой молодой женщиной, такой слабой и в то же время такой сильной.

– Женщина не имеет права на месть! – Свен обернулся к ней. Его бесила необходимость спорить с этим существом и тем более отстаивать свое право. – И сын – до двенадцати лет. Но если мы будем ждать… еще девять лет, то месть наша протухнет!

– Я не только женщина! – Прекраса встала на дрожащие ноги, крепко держась за подлокотники. – Я – княгиня! Мой муж возвел меня на этот престол, я приняла священную чашу, и все мужи киевские тому послухи! Мой сын – не просто дитя, он – князь! Мы заявляем о своем право на месть и не отдадим ее никому! Если вы, – она бросила невидящий взгляд на мужчин, – не признаете его, то предадите своего господина и проклятье навлечете на головы и дома свои!

В то мгновение тишины, казалось, удар беззвучного грома невидимо сотряс Гору. Будто сами боги сказали «Послухи мы днесь».

– Я поддерзываю! – Кольберн вышел вперед и встал между престолом и Свеном, заслоняя от него Прекрасу. – Я послух, что Ингер возвел свою жену на престол и назвал госпожой над всем, чем владел! Я давал клятву во всем поддерживать его и теперь поддержу его жену и сына.

Радила, Славон, оружники Кольберна подтянулись к нему и встали позади него стеной. Наконец кто-то указал им путь к действию.

– Как ты будешь мстить? – поверх головы Кольберна обратился Свен к Прекрасе, стоящей на престоле. – Ты, женщина? Ты сама сядешь на коня и поведешь войско? Твое чадо трехлетнее сядет в седло и первым бросит копье против вражеской рати?

С тем же успехом он мог спросить, может ли камень плыть, а сухая, невесомая шишечка хмеля – тонуть.

– Да, – слово упало из уст Прекрасы в выжидательную тишину, будто камень в глубокую воду. – Я сделаю это. И мой сын, пусть он мал, но в нем течет кровь князей и воинов. Он докажет, что имеет право на наследство отца.

Кольберн вскинул кулаки в воздух и ликующе закричал. В то же миг его крик подхватила вся гридница. Оружники, бояре – все кричали в торжестве, после тягостных мгновений пустоты ощутив, что они больше не безголовы, что у них снова есть князь. Это был чудный князь – составленный из молодой женщины и малого ребенка, но все ощущали где-то рядом присутствие властного духа, той силы, что способна вести вперед. Удачи, не ушедшей, когда ушел тот, в ком видели ее носителя.

Свен немного попятился. Он не кричал, прикусив изнутри плотно сомкнутые губы. При нем были свои люди, да и среди киян у него имелись сторонники, но он видел, что не стоит пытаться сейчас противостоять этому порыву.

Наконец крики угасли, но теперь в сотне взоров, обращенных на Прекрасу, читались преданность и ожидание.

– И вот мое слово, – глубоко вдохнув, обратилась она к трем белым старцам. – Я отвергаю виру! Я желаю мести! За пролитую кровь моего мужа я возьму вашу кровь! Потоками крови убийц я смою бесчестье, нанесенное моему роду, мне и сыну. Я поднесу богам невиданные жертвы и верну удачу, которую вы своим беззаконием пытались у нас отнять. Возвращайтесь в свою землю, вы, посланцы Нави. И скажите: скоро вся земля Деревская оденется в «печаль», вся отойдет во власть Нави, и те, кто не ляжет в землю, будет вечно носить «печаль», как земля, с которой никогда не сходит снег.

Даже Свен внутренне содрогнулся от вида ее лица – бледного, как лик Марены, с горящими как звезды голубыми глазами. Выражение детской растерянности с него исчезло, теперь от этой бледности веяло силой несокрушимого льда. Эти глаза подчиняли, лишали воли и решимости, как зябкое прикосновение клинка к обнаженной коже горла. Беспокойно сглотнув, Свен попытался взять себя в руки и сбросить чары. Русалка подчинила гридницу, но его ей не подчинить.

И тут случилось то, чего он так долго ждал понапрасну – Друг Воронов заговорил.

«Иди с ней, – шепнул ему голос Уббы сына Рагнара. – Скажи, что ты с ней».

«Прах тебя дери, да с какого хрена?» – яростно ответил в мыслях Свен, лишь слегка обрадовавшись возвращению своих незримых собеседников.

«Слушай, что тебе умные люди говорят! – тоже с яростью, будто не было времени на объяснения, змеем прошипел Убба. – Скажи, что поддерживаешь ее! Иначе скоро пожалеешь!»

Глубоко вдохнув, Свен сделал шаг вперед.

Кольберн и его люди дрогнули и качнулись навстречу – будто темная волна морская на утес, чтобы или поглотить его или самой разбиться в брызги.

– Если так… – начал Свен, с трудом подбирая слова, – если ты берешь на себя обязанность мести… – с неменьшим трудом он оторвал взгляд от полубессмысленных, как перед приступом боевого безумия, глаз Кольберна и обратился к Прекрасе, – я поддержу тебя. Я пойду с тобой… чтобы месть за твоего мужа, а моего брата была осуществлена… как полагается и восстановила честь нашего рода.

Единственное, что сейчас его порадовало – это вытянувшееся лицо обманувшегося в своих воинственных ожиданиях Кольберна.

– Хорошо, – Прекраса тоже перевела дух. – Я принимаю твою помощь. Нам пригодится… твоя сила, отвага и опыт. Но сейчас… я должна уйти.

Она сделала шаг с верхней ступеньки, но тут Требовид поднял посох:

– Княгиня!

Прекраса взглянула на Кольберна:

– Уведите их. Пусть отправляются восвояси.

– Выслушай меня, княгиня! – настойчиво повторил Требовид. – Еще есть у меня слово к тебе от Хвалимира!

– Нет! – в голосе Прекрасы прорезалась ярость. – Я больше не желаю ваших речей! Возвращайся и передай древлянам мои слова. Я буду слушать лишь ваши вопли, когда вы будете умирать в наказание за то, что совершили!

Она сошла с престола и двинулась прочь. Кольберн отодвинул старика с ее дороги.

Когда Ельга прошла полпути, в двери показался Ивор в кое-как застегнутом кафтане. Зеленая кунья шапка была сдвинута на затылок, открывая потный лоб и седые волосы. Старый Ингеров кормилец в последние годы прихварывал, еще сильнее располнел, лицо его стало отечным и приобрело нездоровый цвет. В походы он, после греков, не ходил, и должность сотского два года назад передал Ратиславу. Но теперь, когда до него донесли весть о прибытии древлянских посланцев, собрался с силами и поспешил на княжий двор.

– Что такое люди брешут… – начал он и тут увидел Прекрасу.

Лицо ее сразу ему сказало то, чего он слышать не хотел.

– Что с ним? – сипло спросил Ивор. – С князем? И… со всеми?

– Они все мертвы, – вымолвила Прекраса. – Ингер. Ратьша. Все.

Ей легко удалось привыкнуть к этой мысли – ведь она шла к этому дню целых семь лет, и глаза ее были открыты.

Но для Ивора свет померк внезапно. Он покачнулся. Собственные отроки подхватили боярина и попытались усадить, но он мог сидеть и грузно завалился на дубовые плахи пола.

– Не слышали? – Асмунд вошел в избу и положил плащ на лавку. – Ивор…