Дар берегини. Последняя заря - Елизавета Дворецкая

В ответ на его поклон она только кивнула, и Кольберн снова испытал неприятное чувство. Мертвые безгласны, и он чувствовал невидимую стену между собой и этой женщиной. Однако через эту стену ему предстояло передать ей нечто очень важное.

– Госпоза, – хрипло произнес он, и напряженная сосредоточенность в его голосе скрадывала забавное впечатление от шепелявой речи. – Прости, что тревожу тебя в такой час. Но это важно знать, и я бы нарушил мою клятву, если бы смолчал…

– Говори, – позволила Прекраса, и звук ее равнодушного голоса коснулся его души, будто кусочек льда.

– Я провожал Хвалимировых посланцев. По пути они передали мне для тебя то, что ты не пожелала выслушать в гриднице. Я решился, потому что мы и сами знаем кое-что об этом. Если позволишь, я позову Радилу, Славона, моих людей – все мы знаем это… Как знал князь.

– Что – это?

– Что Свенгельд – предатель! – приглушенно из уважения к общему горю, но с горячностью воскликнул Кольберн. – Мы знаем это с того дня, как прибыли в Малин! Жена Хвалимира выдала, что в начале зимы ее муж встречался со Свенгельдом. Позови ее, пусть она повторит свой рассказ перед тобой. Они виделись, когда Свенгельд уже знал, что не ему в сей год идти к древлянам в дань. Она не знала, о чем они говорили, но догадается даже дубовая сыска… тьфу, сосновая.

Прекраса невольно улыбнулась: уж очень смешно это прозвучало. За несколько лет Кольберн хорошо овладел славянской речью, но кое-что иногда путал, особенно в волнении.

– Они сговаривались о смерти господина Ингера! – продолжал Кольберн, подбодренный ее улыбкой. – Ни о чем другом им говорить было нечего! Князь понял, что Свенгельд задумал захватить Киев, пока его здесь не будет. Поэтому он отправил нас сюда с половины пути. И он был прав, но только наполовину. Я уверен, и другие мужи уверены, что мы сорвали этот замысел, когда явились сюда, пока он нас не ждал. Но он хотел большего! Они сговорились, что Хвалимир убьет его… господина Ингера. Такой подлости мы не ждали даже от Свенгельда, иначе ни за что не покинули бы господина одного в тех краях!

Прекраса взглянула на него, но в лице ее ничего не переменилось.

– Но ведь это только ваши догадки, – безразлично промолвила она.

– Нет, госпожа! Это подтвердили старики. Они сказали: Хвалимир велел им предложить виру, а если ты ее отвергнешь, то сказать: Свенгельд подбил его на это злое дело! Если бы ты пожелала их выслушать… Их еще не поздно вернуть, они далеко не уехали на своей кобыле.

– Ни к чему, – Прекраса слегка двинула рукой. – Я верю, что ты точно передал их речи.

– Свенгельд – предатель! Он виновен в смерти господина! Прикажи, и я…

Прекраса снова поняла руку, приказывая ему замолчать.

– А что если это ложь?

– Как – ложь? – Кольберн опешил. – Это сказала Хвалимирова жена и эти старцы. Я не верю, чтобы они стали лгать, сидя на санях! Зачем им позорить свои седые бороды?

– Зачем? Затем, что… Я отвергла виру и призвала русь к мести. Древлянам легко понять: их спасет только раздор среди нас. Если сейчас верные мне люди, – Прекраса подбородком указала на самого Кольберна, – нападут на Свенгельда, Киев станет полем битвы. Многие мужи полягут, мы сами подорвем свои силы, и нам станет не до древлян. Нам станет нечем вершить месть, и они спасутся от наказания.

«И в этом раздоре Святка, беззащитный ребенок, погибнет первым, – подумала она, но не стала говорить вслух. – Они уберут его в первую голову, а потом будут биться за выморочное наследство».

– Ты ничего не сделаешь? – удивился Кольберн. – Оставишь этого предателя воеводой?

– Да, – Прекраса мягко, но уверенно кивнула. – Он в силе, и его сила нужна мне. Он при послухах дал слово поддержать меня и мстить вместе со мной. Чего еще нам от него нужно?

– Тебе нужен на его месте верный человек! – Кольберн насупился.

– Мне нужен верный человек не только на этом месте. Больше всего мне нужен верный человек на месте кормильца для моего сына. Я хотела… ранее… но Ингер…

У Прекрасы перехватило горло при воспоминании: она сидела почти на этом же месте, а рядом был Ингер, живой и веселый, он обнимал ее и уверял, что трехлетнему сыну не нужен кормилец, потому что сами они будут его воспитывать… Проживут счастливо много-много лет… Она знала, что у них нет ничего впереди, а он не знал, и она не могла ему открыть причину своей печали…

Сглотнув, Прекраса взяла себя в руки. Боль разлуки мучила ее, как нож, засевший в груди, но она знала: это ненадолго. Скоро этому придет конец, они снова будут вместе. И чем скорее и лучше она обеспечит будущее сына, тем скорее отправится по туманной тропе вслед своей бессмертной любви.

– Святославу нужен надежный человек, который примет его на руки и будет растить и помогать править, пока сам он мал. И я хочу, чтобы этот человек взял в жены Ельгу-Поляницу, его названную мать. Ты готов стать этим человеком?

– Госпожа… – Кольберн просиял, не находя слов от неожиданной радости. – Это честь… лучшего я не желал бы… Даже если бы мне предложили престол в Асгарде, в кругу богов… то есть в раю возле престола самого Кристуса.

Это и правда было больше, чем он просил. Воевода хоть и первый среди воинов, но ниже князя и выполняет его приказы. А кормилец, получивший «на руки» малолетнего правителя, получает все его властные права на много лет – пока тот не достигнет двенадцатилетнего возраста. Святославу до того оставалось еще девять лет, а значит, девять лет он, Кольберн, будет в Киеве все равно что князь. А будучи женатым на знатнейшей деве, дочери самого Ельга, он сможет…

– Я доверяю это тебе, помня о твоей клятве! – Прекраса подняла руку, и на ее запястье мягко звякнул браслет из греческих златников – тот самый, что Кольберн подарил ей в благодарность за исцеление. – Ты клялся на золоте, что не станешь посягать ни на что из принадлежащего Ингеру и его потомству. Я знаю, что твоя клятва крепче железа. Ни один человек на свете не будет лучше заботиться о сыне Ингера, не пытаясь ничего отнять для себя…

– Это правда, госпожа! – пылко воскликнул Кольберн, стыдясь перед собой за то, о чем чуть было не подумал. – Ни один человек, обыщи хоть весь свет до самого Йотунхейма!

– Тогда ступай и передай во дворе, что я желаю видеть сестру моего мужа. Пусть за ней пошлют.

* * *

Торлейка, Кольбернова посланца, Ельга встретила на половине пути к княжьему двору и улыбнулась про себя: их с Прекрасой желания совпали. Она еще не знала, что желания ее и невестки решительно расходятся именно в том, что было для нее сейчас важнее всего.

Войдя, Ельга сразу увидела Прекрасу, и от сходства этой белой фигуры с мертвой, засохшей ночной бабочкой в душе ее вдруг вспыхнуло нечто вроде злорадства. Да ведь она, сама того не осознавая толком, много лет мечтала увидеть эту женщину поверженной, разбитой! Повинуясь воле отца, оставившего престол Ингеру, в душе не смирилась с его выбором. Много лет держалась настороже, зная, что приезд брата с невесткой разрушил надежды ее самой и Свена, много лет ждала от них еще больших бед и унижений, боролась, надеялась, что судьба еще повернется веселым лицом к детям Ельга. Горе Прекрасы должно было усилить в сердцах родичей любовь, сгладить обиды. Но нельзя усилить то, чего нет, а любви не было, была неприязнь, и сейчас она торжествовала победу.