Дар берегини. Последняя заря - Елизавета Дворецкая

Стыдясь перед собой этого низкого чувства, Ельга подошла. Прекраса встала ей навстречу, и Ельга поцеловала ее прохладную щеку. Вспомнила первый такой же поцелуй – в тот день, когда Ингер с женой прибыл в Киев. Тогда щека юной новобрачной показалась Ельге гладкой и прохладной, как березовый лист, а глаза – опасными, как глубокая вода. Весь род их чуть было не пошел ко дну по вине этих колдовских глаз…

– Садись, – Прекраса указала на скамью возле себя.

Скамья была покрыта шелковым полавочником, на ней лежало несколько подушек, тоже обтянутых шелком, одна даже с золотным шитьем. Женщина в белых одеждах казалась чуждой этой роскоши – как та дева-русалка из Асмундовой байки, что сидела за печью в родительском доме, не принимая пищи и не произнося ни слова.

Ельга села. Вот они, две Ельги, обе в белом, как две печальные лебеди. На первый взгляд схожие, но такие разные. Общая потеря должна была сблизить их, но ожидания их теперь устремлены совсем в разные стороны.

– Как ты жива? – Ельга взяла невестку за руку. – Как Святка? Если хочешь, я возьму его к себе на эти дни, может, тебе с ним недосуг…

Она еще раз бегло огляделась, но ни ребенка, ни его няньки в избе не увидела.

– Я для того тебя и звала… о нем потолковать, о Святке, – начала Прекраса. Потом, явно сделав усилие, подняла глаза на Ельгу. – Он… теперь сам князем остался, но он так мал… Ему нужен кормилец.

В мыслях Ельги мелькнуло лицо Свена. Уж не ему ли Прекраса хочет предложить, если обращается к ней?

О, если бы так! На этом они наконец все помирятся, поделив наследство старого Ельга по справедливости.

– Ты знаешь, что кормилец за малолетнего править будет еще девять-десять лет, а то и больше, пока дитя в полный разум войдет. Сейчас вот у нас война. Откладывать нельзя, кому-то надо Святку на руки дать. Да боюсь, не погубили бы… злые люди. Я выбрала… верного человека. Того, кто дал клятву не посягать…

Надежды увидеть на этом месте Свена рухнули, едва появившись: Прекраса говорит о «Шепелявом».

– Я хочу, чтобы ты и дальше была Святке как мать. Ты спасла его, когда он родился, – с усилием выговорила Прекраса. Раньше они никогда не упоминали ту ночь. – Стерегла его… злая сила. Теперь… голова взята, но как знать… Вдруг то, что отца унесло, и за сыном придет?

От звука ее тихого, ровного голоса Ельга содрогнулась. Прекраса точно знала, о какой злой силе говорит. И почти не боялась, свыкнувшись с этой мыслью, смирившись с чуждой властью. С трудом подавив желание отодвинуться от нее, Ельга взялась за мешочек с землей отцовой могилы под платьем.

Недруги Прекрасы не ошибались в своих подозрениях. Жена Ингера проклята. Ее проклятье уже настигло его самого… а теперь подбирается к малолетнему сыну?

– Я хочу, чтобы ты была при нем, – продолжала Прекраса, не поднимая глаз. – Чтобы хранила его, как суденица добрая, его Доля верная. Я хочу, чтобы ты вышла за Кольберна. У него будет Святка на руках, а ты снова станешь при них госпожой чаши. Ты ведь этого хочешь.

«А где будешь ты сама?» – мелькнуло у Ельги в мыслях. Неужели без Ингера Прекраса откажется от борьбы? Понимает, что без поддержки мужа-князя она, безродная и никем в Киеве не любимая, не усидит на престоле и утянет за собой ребенка? И пытается, вновь передав его Ельге, закрепить хотя бы его права?

Но куда сильнее Ельгу занимало другое. Кольберн! Русалка сватает ее за Шепелявого! Свен опять дал верное предсказание!

От волнения кровь стучала в ушах, и Ельга молчала, боясь не услышать за этим грохотом собственного голоса. Ее пальцы еще помнили прикосновение руки и мягких усов Асмунда. Перед ней сияли синие глаза, полные любви и надежды… Когда она поцеловала его, от тепла его губ среди прохлады двора в ней вспыхнуло желание навсегда задержаться в этом ощущении тепла и легкой радости. Это чувство она принесла сюда, как драгоценный камень в груди.

Русалка хочет отнять это сокровище, заставить золовку служить себе – ее удачу, ее любовь и заботу. Но Ельга ей не служанка. Она знала в себе силу и понимала: в этот час она сама будет ставить условия Прекрасе, а не та – ей.

– Я приму Святку на руки, как вторая мать, но при условии, – вымолвила Ельга. – Его кормильцем будет тот, кого я назову.

Прекраса вскинула глаза, и затравленный их взгляд поразил Ельгу. За их влажной голубизной скрывалась волчица, способная кусаться, даже будучи смертельно раненой и истекающей кровью.

– Это не будет Свенька! – прошептала Прекраса, не в силах говорить от перехватившей горло ненависти. – Я все знаю! Это он погубил Ингера! Он был слепым орудием в их руках, но он этого не знал! Он нарушил клятву на мече, он предал своего господина!

– С чего ты взяла? – возмутилась Ельга.

– Я знаю! В начале зимы он встречался с Хвалимиром. Они сговорились погубить Ингера. И я могу это доказать! Это знают многие люди! Так сказала жена Хвалимирова и подтвердили те три старца. Они принесли слова Хвалимира: Свенгельд подбил его на злое дело! Я еще могу вернуть их! – Прекраса махнула рукой в сторону двери. – Прикажу им обличить его при всех киянах! Чтобы все знали – он изменник, он убийца!

Ельга молчала, стиснув зубы. Она не пыталась отрицать, скорее сама была потрясена тем, как самые худшие ее догадки оказались правдой. Едва ли Прекраса лжет, а раз у нее есть послухи, то нет смысла пятнать себя попытками напрасной лжи.

– Если ты обличишь Свена, другие тоже молчать не станут, – сдержанно ответила Ельга. – О тебе. Я знаю – и не я одна, – что все эти годы ты ездила к Киеву перевозу на зорях и творила там ворожбу. Ты колдунья. Ты семь лет назад пыталась сгубить Свена, но не знала, что у него есть сильная защита. Ты наслала ту хворь на Кольберна. Если он сейчас вдруг узнает об этом… Может, он и не нарушит свою клятву, раз уж дал ее, но преданности у него поубавится. И на кого тогда ты станешь опираться, чтобы спасти себя и Святку?

– Ты не сможешь этого доказать!

– И не надо. Стоит людям только услышать, как я назову вслух то, о чем они тайком думали все семь лет… Кто спросит у меня доказательств? Здесь моя земля. Я – эта земля, во мне кровь Ельга и Ольведы. А ты здесь чужая. Без Ингера ты ничто. А Святка… он добрый малец, но от рождения отравлен твоей русалочьей кровью. Захотят ли кияне себе такого князя? Не принесет ли он им больше бед и кровопролитий, чем блага, если оставить ему киевский стол?

– Ты не можешь так поступить с ним, – дрожа, Прекраса придвинулась к ней. – Ты приняла его на руки, когда он родился. Ты была ему матерью, ты дала ему имя! Ты не позволишь ему пропасть!

– Я позабочусь о нем, если мы с тобой договоримся.

Прекраса перевела дух, взяла себя в руки и прищурилась:

– Что ты мне предложишь, чтобы я скрыла измену Свена?

– Я позабочусь о Святке, чтобы он вырос и со временем занял стол. Но его кормильцем будет мой человек.

– Кто?