Заклятие сатаны. Хроники текучего общества - Умберто Эко

Что же делать с таким серьезным и аргументированным научным трудом, как работа Хобсбаума[499] о «коротком веке», с которой многие не согласились и вступили в полемику? По какому критерию исключались бы все критические упоминания? Или нам теперь лишить Дарвина ученой степени, раз больше чем в половине случаев его цитировали и продолжают цитировать с целью доказать, что он неправ?

Если критерии оценки будут исключительно количественными, придется признать, что последние несколько десятилетий наиболее цитируемыми авторами остаются Бейджент и Линкольн с бестселлером о Святом Граале[500]. Содержание – чушь собачья, но их как цитировали, так и будут цитировать. Если бы мы придерживались количественных критериев, то вуз, предложивший этим двум авторам руководить кафедрой истории религий, тотчас взлетел бы на первую строчку рейтинга.

В применении к точным наукам подобные инициативы еще более сомнительны. Несколько лет назад научное сообщество потрясла теория (крайне спорная и, вероятно, ошибочная) Понса и его коллег о холодном ядерном синтезе. Ее цитировали бессчетное число раз, почти всегда сопровождая опровержениями, и если руководствоваться количественным критерием, мы непременно должны с ней считаться. В подобных случаях, возразят некоторые, количественный критерий надо применять только к серьезным научным журналам, но – хотя в результате критерий снова станет качественным – как быть, если в пресловутых серьезных журналах этих ученых только критикуют? Нам снова нужны качественные критерии. Хотел бы я знать, сколько возражений выслушал Эйнштейн, когда обнародовал общую теорию относительности. Или вот еще один источник извечных споров: достоверность теории Большого взрыва. Известно, что многие уважаемые ученые придерживаются противоположных точек зрения. Если будет высказана новая теория, отрицающая Большой взрыв, что нам делать со всеми критическими упоминаниями у авторов, согласных с теорией? Перестать их учитывать?

Я завел этот разговор не потому, что в рукаве у меня припрятано разумное решение проблемы. Я хотел напомнить, как сложно вывести критерии превосходства, основанные на количестве, и как опасно внедрять качественные критерии (чем, как не ими, руководствовалась официальная власть во времена Сталина, изгоняя из научного сообщества всех, кто отступал от принципов диамата и не воспринимал всерьез теории Лысенко?). Я ни в коем случае не утверждаю, что достойных критериев не существует. Просто их сложно выработать, и уж больно тонкая это материя.

Идеология «политической корректности», оформившаяся в полноценное движение, зародилась в американских университетах. Основываясь на понятиях liberal и radical, а значит, будучи по сути левой, она призывала к мультикультурализму и боролась с укоренившимися в языке проявлениями дискриминации по отношению к самым разным меньшинствам. Так, вместо «негров» появились «черные» и «афроамериканцы», а гомосексуалов стали называть «геями», оставив в прошлом бесчисленные унизительные прозвища. Борьба за чистоту языка неизбежно обернулась фундаментализмом, причем дошло до смешного: например, группа феминисток призывала не использовать слово history – «история» (начало слова похоже на местоимение his, или «его», поэтому должна быть и herstory, «ее история»; естественно, они проигнорировали греко-латинскую этимологию слова, которая не имеет ничего общего с притяжательными местоимениями).

Постепенно движение за политкорректность приобрело неоконсервативные и даже откровенно реакционные черты. Ты можешь называть колясочников не инвалидами или людьми с ограниченными возможностями, а людьми «с иными возможностями», но если ты при этом не спешишь обустраивать рампы для въезда в общественные места, то избавляешься не от проблемы, а только от ее названия. Точно так же безработный превращается в человека «без рода деятельности на неопределенное время», а тот, кого уволили со службы, переживает «плановый переходный период между этапами профессионального роста». Странно, что банкир не сгорает со стыда и не требует называть его «оператором в сфере сбережений». Замена одного названия на другое позволяет на время забыть, что с самим явлением что-то не так.

Этим и многим другим проблемам посвящена книга Эдоардо Кризафулли «Гигиена языка. Политкорректность и лингвистическая свобода» (Vallecchi, 2004)[501], где приведены все противоречивые доводы как за эту тенденцию, так и против. Очень увлекательное чтение, между прочим. Листая книгу, я задумался о нашей стране. Забавно: пока где-то зарождалось и развивалось движение за «политическую корректность», у нас куда большей популярностью пользовалась «политическая некорректность». Если раньше наши политики читали по бумажке: «Очевидно, что достигнуто согласие, что асимптотическая альтернатива, исключающая даже минимальную возможность пересечения, была бы предпочтительнее, чем политика схождения, пусть и параллельных линий», – теперь они склоняются к другому варианту: «Диалог? В жопу этих говнюков!» Старые коммунисты раньше клеймили противника «навозной мухой», а во время потасовок в парламенте прибегали к выражениям, от которых покраснел бы даже портовый грузчик, и для разного рода «узких кругов» это было в порядке вещей, как, например, и для борделей – светлая им память, – где дамы были до того невоздержанны на язык, что не уступали парламентариям. В наше время культуре оскорблений учит телевидение, что является признаком непоколебимой веры в демократические ценности.

Началось все, похоже, с Босси, чья фраза «У “Лиги Севера” всегда стоит!» явно намекала на всех тех, у кого не стоит, да и прозвище «Берлусука» было весьма недвусмысленным, после чего явление стало повсеместным. В Venerdì di Repubblica Стефано Бартеццаги[502] цитирует в своей рубрике популярные сегодня затейливые ругательства, и все они на удивление добродушные. Посему, дабы внести и свою лепту в смягчение политически некорректного итальянского языка, я обратился к словарям, в том числе и диалектальным, и беру на себя смелость предложить ряд благопристойных и сдержанных выражений, которыми не стыдно припечатать противника, как то: сучий потрох, тюфтя, соплежуй, плешивец, тупиздень, чернядь, сморкач, дурандас, тюха, кавардачник, ссыкля, кашкалдак, шизняк, ушлепок, сикушник, насупа, сачкарь, навозник, лошпен, долбодятел, поносник, козлоебина, воблоед, гондурас, лажовщик, дуб неоструганный, чипидрос, обмудень, шлында, кривоныра, озява, жулябия, дристун, индюшара, ебалай, дроволом, чмо пещерное, утырок, распальцовщик, хрен с горы, лапшеух, тютя, долбобоб и/или долбогреб, мозга нет – считай, калека, перечник, чувырло, охлынщик, растыкень, засируха, клювощелк, хрен ослиный, бухтила, хлызда, зассыха, киселяй, некумека, шушваль, курощуп, хамыга, мудозвон, мудошлеп, глумец, чумазей, задолбыш, дармоглот, кругозыря, свинота, толстопёрд, тихобздуй, фуфляжник, фуня, борзота, мордофиля, чурка с ушами, кукарекнутый, дурильщик, непрушник, хиромант, мудель, кроколыга, негораздок, раззвездяй, лохопендрик, жухало, трехнутый, выхахаль, охмуряло, никчемушник, ёлупень, тошнотвор, выпендрила, куёлда, телепень, тупец, чувахлай, зуда, жупел, дрищ, бабуин, западлист, пургамёт, лободырь, голь-шмоль, курвец, лопездюх, сморчок, чугунный дембель, дед балаганный, макака, неандертал, кишкоблуд, колобродник, мамалыжник, мумба-юмба, талалаешник, хабальник, пендельман, грушеоколачиватель, лох чилийский, трухаль, хитрожопник, шалберник, фуфлыга, плюгавец, выблевок, шмарушник, виляльщик, салабон, козырщик, пузочес, модерняга, жиробасина, бздун, растопыря, туфтарь, божедурье, шлимазер, блудяшка, оторвист.