Заклятие сатаны. Хроники текучего общества - Умберто Эко

Также неверно было бы сравнить фестивальный бум с расцветом философских бистро вокруг парижской площади Бастилии, где воскресное утро начинается с бокальчика пастиса и терапевтической порции незатейливой философии – психоанализа для бедных. Нет, в нашем случае люди часами внимают лекциям академического уровня. Приехал, послушал – и снова приехал.

Итак, возможных ответов два. Один из них обсуждался еще на первых встречах в Каттолике: среди молодежи есть процент тех, кто устал от легкомысленных развлечений, куцых газетных рецензий (бывают и талантливые исключения, но редко), ужатых до десятка строчек и втиснутых между статьями, телепередач, где о книгах говорят только после полуночи. Им подавай что-нибудь посложнее. Мы сейчас говорим об аудитории фестивалей, то есть о сотнях, порой тысячах человек, по сравнению с возрастным большинством их процент невелик, но именно они ходят в многоэтажные книжные магазины, и их, безусловно, можно называть элитой; однако эта элита является массовой – какой еще она может быть в мире с семимиллиардным населением? Если говорить о соотношении самодостаточных людей и марионеток, то процентная доля элиты в обществе едва ли может быть ниже или выше существующей, если же она вовсе отсутствует – то это катастрофа.

Второй ответ заключается в неполноценности новых форм виртуальной социализации, которую лишний раз подчеркивают подобные культурные мероприятия. Пусть у тебя несколько тысяч друзей на Фейсбуке, но ты должен понимать (только если не укурен до беспамятства): это не то же самое, что общаться с людьми из плоти и крови, поэтому ты ищешь возможность побыть рядом с теми, кто разделяет твои интересы, и обменяться опытом. Как советовал Вуди Аллен, не помню, где именно: если не знаешь, где знакомиться с девушками, иди на концерт классической музыки. Не на рок-концерт, где ты орешь песни, уставившись на сцену, и не знаешь, кто стоит рядом, а на концерт симфонической или камерной музыки, где в антракте хотя бы можно завязать разговор. Я ни в коем случае не утверждаю, что на литературный фестиваль люди идут в поисках партнера, но там точно есть шанс обменяться взглядами.

Когда лет двадцать тому назад я читал свой цикл Нортоновских лекций[512] в Гарварде, то вспомнил, что за восемь лет до того на моем месте был Итало Кальвино, который скончался, не успев дописать шестую лекцию (этот цикл был издан под названием «Американские лекции»). Желая отдать дань уважения Кальвино, я обратился к его лекции, где он воспевает быстроту и при этом не отрицает сладость промедления, – последней я и решил посвятить одно из своих выступлений.

Господин Эмбло, директор издательского дома Олендорфа, не жаловал промедление, поэтому рукопись романа Пруста «В поисках утраченного времени» он отверг со словами: «Дорогой друг, я, быть может, глуп, как пробка, но не могу уразуметь, зачем какой-то господин изводит тридцать страниц на описание того, как ворочается с боку на бок в своей постели, прежде чем заснуть»[513]. Выходит, отрицание сладости промедления помешает нам понять прозу Пруста. Приведу еще один классический пример промедления, на этот раз из «Обрученных» Мандзони.

Дон Аббондио возвращается домой, читая про себя молитвы, и вдруг видит нечто, что ему никак не хотелось бы видеть, а именно двух поджидающих его головорезов, или «брави». Любой другой писатель постарался бы тотчас удовлетворить наше читательское любопытство и объяснить, в чем дело. Однако Мандзони посвящает несколько страниц подробнейшему рассказу о брави, потом он снова медлит, и дон Аббондио вместе с ним – священник запускает палец за воротник и оглядывается, не придет ли кто на помощь. Наконец он спрашивает себя: «Что делать?» (опередив Ленина).

Так ли был необходим исторический экскурс? Мандзони прекрасно понимал, что читатель будет изнывать от желания пролистать его, и каждый так и поступил, по крайней мере при первом знакомстве с романом. Время, заложенное на пролистывание неинтересных страниц, тоже является частью стратегии повествования. От промедления обостряется тревога не только героя, но и читателя, и драматизм положения еще крепче врезается в память. Разве «Божественная комедия» – не история промедления? Странствие Данте могло обернуться сюрреалистическим сном и длиться всего одну ночь, но лишь прочитав сто песен, можно действительно прочувствовать всю мощь финала. Техника промедления подразумевает соответствующее ей неспешное чтение. Вуди Аллен как-то высказался на тему quick reading, скорочтения, при котором текст на дикой скорости пробегается глазами по диагонали, и закончил примерно следующим: «Я так прочитал “Войну и мир”. Там было про Россию».

Медленному чтению посвящена книга Анны Лизы Буццолы «Медленное чтение в эпоху спешки» (Scripta, 2014)[514], но она не ограничивается мечтами, как хорошо было бы вернуться к прежней неторопливости. Автор подчеркивает связь этой проблемы с присущей сегодняшнему миру скоростью, приводит результаты антропологических исследований и в итоге предлагает ряд спасительных практик, куда входит даже slow food[515].

Что до литературы, Буццола (как жаль, что из-за превратного толкования понятия «политкорректность» теперь не принято употреблять определенный артикль перед именем собственным, «la Буццола», а ведь раньше даже за границей все говорили «la Каллас») опирается на теории Женетта, Шкловского и других, а также анализирует в полном объеме творчество Мариаса, Макьюэна, Буфалино, Де Луки, Сарамаго, Кундеры, Делерма, Румица и Барикко. Что ж, как честный рецензент, я обязан признаться, что в этой компании есть и мое имя, и автор книги, никуда не спеша, с удовольствием погружается в круговорот списков[516].

Отсюда берет свое начало феноменология техники промедления, которая вызывает у читателя желание освоить неспешное чтение, даже если его ожидают тридцать страниц очень подробного описания, как кто-то ворочается с боку на бок, пытаясь уснуть. Книга небольшая, всего сто тридцать страниц, не считая примечаний и библиографии, так что ее вполне можно прочитать с должной неспешностью.