Тайные общества русских революционеров - Рудольф Баландин

В таких лозунгах звучат удаль и максимализм юности. Но это была не бравада, а принципиальная позиция. Свой разрушительный пафос он обратил и на государственный строй в России. В 1862 году бросил революционные лозунги: «Династия Романовых и петербургская бюрократия должны погибнуть»; «На стороне правительства стоят только негодяи, подкупленные теми деньгами, которые обманом и насилием выжимаются из бедного народа». Его заточили в Петропавловскую крепость, выпустив по амнистии в ноябре 1866 года.

В сущности, Писарев был крайним персоналистом, не признающим никакого насилия над личностью, никаких реальных или воображаемых высших сил, довлеющих над ней. Социализм в его понимании смахивал на анархизм, когда солидарность всех трудящихся не ущемляет интересов каждого. В публицистическом задоре высказывал мысли порой противоречивые или не раскрытые полностью. Его стихией были скептицизм и критика. «Я решительно не могу, – признавался он в частном письме, – да и не хочу сделаться настолько рабом какой бы то ни было идеи, чтобы отказаться для нее от своих личных интересов и страстей».

На словах он признавал только конкретную пользу, был прагматиком, утилитаристом, эгоистом. В действительности – не очень-то заботился о собственных выгодах (иначе не угодил бы в крепость и не бедствовал бы), стремился к общему благу и более всего ценил духовную свободу.

Он отрицал теоретические умствования, считая их бесплодным столкновением мнений, не имеющих надежных доказательств. Тратить свои силы следует только на то, что является «непосредственной потребностью жизни». (Странно, что он не включал сюда потребность в познании, скажем, смысла жизни.) Он считал свои воззрения знамением века науки. Изменение общества к лучшему связывал с научно-техническим прогрессом, с просвещением и установлением «разумного миросозерцания», необходимостью укреплять самосознание народных масс и предоставить им возможность для всестороннего развития (искусство и наука – для народа).

Подобные взгляды он сочетал с крайним индивидуализмом: «Надо эмансипировать человеческую личность от тех разнообразных стеснений, которые на нее налагает робость собственной мысли, авторитет предания, стремление к общему идеалу и весь тот отживший хлам, который мешает живому человеку свободно дышать и развиваться во все стороны». Отдавал первенство «свободному влечению и непосредственному чувству», отвергал понятие «обязанности». Отрицал все условности в отношениях между людьми. Его идеалом было «безыскусственное свободное развитие», стремление к полноте жизни. Не признавал эстетики возвышенного «чистого искусства», ратуя за его практическое применение. Питал непреодолимое отвращение к пошлости, продажности, мещанству. Зеньковский объяснял такое «разрушение эстетики» поисками нового искусства, лишенного пороков, которые накладывает несправедливый социальный строй. Писарев требовал от искусства не столько красоты (искусственной), сколько правды и человечности.

…В заключение коснемся и некоторых частных тем. Ведь при близком знакомстве с сочинениями любого мыслителя обнаруживается немало интереснейших мыслей, имеющих прямое отношение к нашему времени, а потому оставленных без внимания предыдущими исследователями. В этой связи отметим одно из важных направлений деятельности Писарева: популяризацию знаний. Он не ограничивался общедоступным пересказом, а высказывал попутно собственные суждения. Так, в цикле очерков «Исторические идеи Огюста Конта» справедливо посетовал на бесцветный стиль этого философа, скучное и формализованное изложение, многословие. Писарев полагал, что требуется квалифицированный посредник между подобным автором и широкой публикой: «Если в каких-нибудь темных подземельях, недоступных для наших легкомысленных ближних, хранятся за тяжелыми запорами необъятные сокровища мысли, то именно популяризаторы обязаны вооружиться храбростью и терпением, сойти в подземелья, сбить прочь тяжелые запоры и вынести по частям на свет божий затаившиеся драгоценности».

Таково отношение к интеллектуальным ценностям как всеобщему достоянию, обогащающему не узкий круг «посвященных», а широкие массы людей. Познание принято ограничивать умственной деятельностью отдельной личности. Писарев раздвинул эти пределы до масштабов отдельных социальных групп и всего народа. По его убеждению, перемены в обществе к лучшему возможны только при условии просвещения, пробуждения в народе самосознания и чувства собственного достоинства (в отличие от славянофильских покорности и долготерпения).

Посвятив анализу книги Т. Пекарского («Наука и литература в России при Петре Великом») статью «Бедная русская мысль», Писарев излагал по преимуществу собственные мысли. Об их направленности можно судить по обвинительному акту (1868). Двадцатидвухлетнему автору инкриминировалась пропаганда «крайних политических мыслей, враждебных не только существующей у нас форме правления, но и вообще спокойному и нормальному состоянию общества… Политические властители представляются только как сила реакционная, угнетательная и стесняющая естественное развитие народной жизни… и навязывающая народу свою непрошеную опеку».

Это обвинение не учитывало текстов, оправдывающих автора. Ведь он допускал возможность своих и чужих ошибок: «Область неизвестного, непредвиденного и случайного еще так велика, мы еще так мало знаем и внешнюю природу и самих себя, что даже в частной жизни наши смелые замыслы и последовательные теории постоянно разбиваются в прах то об внешние обстоятельства, то об нашу собственную психическую натуру». Поэтому даже наилучшие проекты переустройства общества сплошь и рядом приводят к совершенно непредусмотренным, порою губительным результатам. Они могут иметь успех в случае соответствия с нравами, возможностями и потребностями народа. Однако «народ с нами не говорит, и мы его не понимаем». А пытаться насильственно перестроить национальный характер подобно желанию противодействовать законам природным. Подобные мысли Писарева (отчасти не оригинальные по сути, но обдуманные и прочувствованные им) не теряют актуальности. Слишком часто реформаторы лишь усугубляют беды народа. Писарев показывает это на риторических вопросах, относящихся к деятельности Петра I: «Кому были нужны эти преобразования? Кто к ним стремился? Чьи страдания облегчились ими? Чье благосостояние увеличилось путем этих преобразований?»

В Петропавловской крепости Писарев написал несколько основательных сочинений, тогда же увидевших свет (воздадим должное российским властям!). В «Очерках по истории труда» изложил свою философию истории, исходя из приоритета материальной потребности людей в средствах сохранения собственной жизни, что логично вызывает другую потребность – в объединении усилий, взаимодействии. Однако властители направили усилия подчиненных на завоевания и создание грандиозных бесполезных сооружений типа египетских пирамид. Народные силы, направленные на реализацию двух этих идей (выходит, Писарев невольно исходил из приоритета сознания!), «оказываются потерянными в общей экономии человечества».

Победы в борьбе с народами и природой рано или поздно оборачивались поражением победителей; и чем грандиозней были победы, тем тяжелей последующее падение. А «переход от одного вида войны к другому и от одной формы рабства к другой называется благополучным именем исторического прогресса». Ненормальные отношения между людьми всегда препятствовали свободному объединению и мешали «находить друг в друге помощников, сотрудников и союзников». Это и плохое знание природы мешают достижению народами достойной жизни, хотя и создан «язык как орудие сближения».