Тайные общества русских революционеров - Рудольф Баландин

Сказано однозначно, смело и спорно. Подобное убеждение более похоже на религиозную веру, чем на доказанное научное обобщение. То, что ученые изучают химию биологических процессов, еще не означает, будто все эти реакции сводятся к химическим формулам.

В той же работе он, желая доказать единство всех природных явлений, высказал мысль, что разница между неорганическими объектами и растениями – «по количеству, по интенсивности, по многосложности, а не по основным свойствам явления». Из этого положения возможен не только тот вывод, который он сделал, сведя все к химическим реакциям, но и другой: свойства жизни и разума присущи в зачаточном виде даже неорганическим телам.

Однако Чернышевский не был склонен к обсуждению различных вариантов решения той или иной проблемы. Он выбирал один, который считал единственно верным. Создается впечатление, что в его сознании (подсознании) с юных лет благодаря воспитанию и образованию укоренился религиозный метод, основанный на вере. Ему оставался чуждым метод науки, опирающийся на факты, доказательства, сомнения.

Склонность к суждениям категоричным проявилась и в его высказывании о влиянии политических убеждений философов на их учения: «Политические теории да и всякие вообще философские учения создавались всегда под сильнейшим влиянием того общественного положения, к которому принадлежали, и каждый философ бывал представителем какой-нибудь из политических партий, боровшихся в его время за преобладание над обществом, к которому принадлежал философ».

Чернышевский попытался создать нечто вроде философии реализма, основанной исключительно на выводах науки (хотя они периодически уточняются, дополняются, а то и опровергаются). Он смело заявил: «Естественные науки уже развились настолько, что дают много материалов для точного решения нравственных вопросов». И еще: «Метод анализа нравственных понятий в духе естественных наук… дает нравственным понятиям основание самое непоколебимое». Что это за основание? Разумный эгоизм! Человек поступает так, как считает для себя наиболее удобным, приятным полезным.

Обозначив этот принцип, Н.О. Лосский пояснил: «То, что такие люди, как Чернышевский, посвятившие всю жизнь бескорыстному служению безличным ценностям, стремились объяснить свое поведение мотивами эгоизма, часто является следствием того, что называется скромностью, которая не позволяла им прибегать к таким высокопарным словам, как “совесть”, “честь”, “идеал” и т. д.».

Но дело не только в скромности (которую, кстати сказать, разумный эгоизм отвергает). Сам Чернышевский полагал, что «несправедливо было бы считать положительным человеком холодного эгоиста». Он был уверен, что стремление делать добро людям – это неискоренимая человеческая потребность: «Положительным человеком в истинном смысле слова может быть только человек любящий и благородный. В ком от природы нет любви и благородства, тот жалкий урод… но таких людей очень мало, может быть, вовсе нет; в ком обстоятельства убивают любовь и благородство, тот человек жалкий, несчастный, нравственно больной». Если в какой-либо стране в какое-то время становится много подобных уродов, «не вините в том людей, вините обстоятельства их исторической жизни».

Да так ведь всякий подлец и преступник будет оправдываться обстоятельствами общественной жизни! К сожалению, ничего «естественно-научного» в подобных основаниях нравственности нет. Есть только вера автора в то, что любовь и благородство (свойственные ему, добавим) являются природными качествами любого человека и по разным причинам, во многом от него не зависящим, могут проявляться в различной степени.

Чернышевский полагал, что в России существуют благоприятные условия для установления на основах справедливости социалистического общества: сельская община. Герцен называл это «русским социализмом», который исходит из основ крестьянского быта, «от фактического надела и существующего передела полей, от общинного владения и общинного управления». По мысли Чернышевского, любой работник «должен быть собственником вещи, которая выходит из его рук», необходимо сделать так, «чтобы сам работник был и хозяином, только тогда энергия производства поднимается в такой же мере, как уничтожением невольничества поднимается чувство личного достоинства».

Практически во всех социально-экономических взглядах Чернышевского имеется налет идеализма; ставя в центр своих построений собственную личность, он изображал противоречивое общественное чудище – Левиафана – милым, добрым, благородным и рассудительным существом, которого стесняют лишь внешние обстоятельства.

По верному замечанию В.В. Зеньковского, Чернышевский стремился «заместить религиозное мировоззрение, сохранив, однако, все ценности, открывшиеся миру в христианстве…». Тут допущена неточность: мировоззрение было в основе своей именно религиозное, хотя и атеистическое. Продолжим цитату: «“Скрытая теплота” подлинного идеализма согревает холодные и часто плоские формулы у Чернышевского, а в его эстетическом воспевании действительности неожиданно прорываются лучи того светлого космизма, который отличает метафизические интуиции Православия».

Спорным кажется соединение космизма Чернышевского с православным мировоззрением. Конечно, ценности Православия были глубоко укоренены в его душе. Но в своем интеллектуальном развитии он отошел от христианства. Это не помешало сохранить нравственные ценности, которые вовсе не принадлежат исключительно Православию, а присущи – в разных проявлениях – многим религиозным и философским учениям.

Чернышевскому близок был «светлый космизм» Джордано Бруно. При склонности рассудка к материализму душа Чернышевского, его эстетическое и нравственное чувство делали его идеалистом. Прибегая к физиологической схеме (к ним он имел склонность), скажем так: в его рассуждениях доминировало левое рассудочное полушарие головного мозга, тогда как направляло его деятельность – подсознательно и властно – правое, эмоциональное. Такая двойственность делает разумного эгоиста безрассудным альтруистом, а материалиста – идеалистом.

Он родился и провел детство в отцовском имении Знаменское (Орловская губерния). В конце 1851 года покинул отчий дом, поселился у родственников в Петербурге. Закончил историко-филологический факультет Петербургского университета. Начал печататься в студенческие годы и успел за свою короткую жизнь (он утонул, купаясь в Балтийском море) написать много ярких сочинений. В университете вошел в «Общество мыслящих людей», имевшее религиозно-мистическую направленность. Дав обет безбрачия, они собирались для благочестивых разговоров и взаимной нравственной поддержки. Его потрясли «Выбранные места из переписки с друзьями» Гоголя.

Религиозные искания закончились у него ниспровержением прежних кумиров. Стремление к чистой, искренней, не замутненной самообманом вере сделало Писарева, как он сам считал, реалистом, а по мнению многих – нигилистом. В первом же крупном нашумевшем очерке «Схоластика XIX века» он высказался радикально:

«Каждое поколение разрушает миросозерцание предыдущего поколения». «Живая идея, как свежий цветок от дождя, крепнет и разрастается, выдерживая пробу скептицизма». «Что можно разбить, то и нужно разбивать; что выдержит удар, то годится, что разлетится вдребезги, то хлам; во всяком случае, бей направо и налево, от этого вреда не будет и не может быть». «Прикосновения критики боится только то, что гнило».