Эликсиры Эллисона. От любви и страха - Харлан Эллисон

…к платным экскурсиям по «Куин Мэри» и«Еловому Гусю» добавили в качестве нового аттракциона еще и«Энолу Гэй».

…ночная инсценировка Орсоном Уэллсом «Войны миров» инынешний президент Стайнем начинают переговоры об обмене заложниками.

…президент Мексики Лев ТроцкийIII подписывает закон, запрещающий использование нового робота-матадора «Эдсел» на корридах с участием минотавров.

…Джеймс Типтри-мл.– это двухметровый бывший лесоруб с окладистой бородой, который пишет дешевые сай-фай романы под псевдонимом Э.Говард Хант, и он знакомит вас со своей женой, Урсулой, женщиной – сплошным недоразумением, которая тоже пишет сай-фай под псевдонимом Джерри Пурнель.

Дело не только в том, что уПинка самые лучшие хот-доги во всем том, что мы считаем цивилизованным миром (включая даже «УНатана» на Кони-Айленде, а это вам не дешевые микки-маусные забегаловки, то и дело открывающиеся повсюду от Бродвея и до долины Сан-Фернандо, и уж «УНатана» явсвоем неведении полагал источником франкфуртеров, превзойти которые невозможно). Дело еще и втом, что уПинка работает Майк, лучший собеседник на темы, связанные сДостоевским во всем том, что мы считаем цивилизованным миром (включая даже академика, подавшегося в сценаристы, который еще в1974 году снял фильм вроде как в духе Достоевского про академика, подавшегося в шулера).

Что как минимум дважды объясняет то, почему я оказался в доме 711Г по Ла-Бри авеню, почти на углу Мелроуз, в заведении «УПинка», основанном в1939году Полом Пинком, который на этом самом месте торговал с тележки благословенными хот-догами, которые тогда стоили разумных десять центов, тогда как сейчас ты отрываешь от сердца бакс с четвертью, хотя качество продукта не понизилось с тех пор ни на йоту… да что там – йоту, на тысячную йоты… короче, качество иМайкл Бернштейн, знающий абсолютно все, что можно знать о загадочном Федор Михайлыче – вот два стимула, затащившие меня туда глухой ночью.

Ибо лежал я усебя в кровати на самой что ни на есть вершине гор Санта-Моники, на самом что ни на есть полпути вдоль по Малхолланд-драйв, откуда, как известно, открывается самый что ни на есть лучший вид на Лос-Анджелес и на мерцающие огоньки спальных кварталов долины Сан-Фернандо, каждый из которых, как я вконце концов поверил, означает разбитое сердце, не прорвавшееся на Бродвей… в общем, лежал я там, не в силах уснуть, ворочаясь с боку на бок, с боку на бок, то туда то сюда на слегка накрахмаленных простынях, а вголове у меня вели хоровод… нет, не конфеты там или сладости, но пританцовывающие хот-доги, отплясывающие фанданго франкфуртеры, вальсирующие венские шницели. Бог свидетель, времени было уже полдвенадцатого ночи, а яне мог думать ни о чем другом, кроме как запустить зубы в хот-дог от Пинка и обсудить враждебность Карамазовых с всезнайкой из Израиля, который стоит в ночную смену за прилавком-мармитом с хот-догами. Думайте об этом что хотите. Факты остаются фактами.

Так и вышло, что в полночь я зарулил на стоянку «У Пинка», аккурат по соседству с тем обувным магазинчиком, что торгует дурацкими итальянскими танцевальными туфлями, у которых отлетает каблук, стоит вам, возомнив себя реинкарнацией Рудольфо Валентино или хотя бы бледным подобием новомодного Траволты, попытаться пустить пыль в глаза девицам и сделать слишком резкий пируэт, и вот я уже облокотился на стойку из чистой, хотя и исцарапанной нержавейки, аМайкл, запеленговавший меня еще на выходе из машины, уже сует на гриль свое изделие, чтобы я получил его, войдя, с пылу с жару.

Простой хот-дог с капелькой горчицы – источник наслаждения! И никакого чили, видал я ваш чили сами знаете где; считайте меня пуристом.

И, стоит мне запустить резцы в это абсолютно кошерное блаженство, Майкл выдает следующее:

–Не его вина в том, что он так грубо обращался с женщинами. Страсти обуревали Достоевского всю его жизнь. А две из них – несчастная любовь кПолине Сусловой и пристрастие к картам – наложились друг на друга. И вот результат.

Я уже наполовину разделался с первым, и пока Майкл сооружает второй, отвечаю:

–Ну и до чего ты договорился? Ты, как и все, готов заклеймить гения только за то, что он лгал, мошенничал, спускал все на карты, брал взаймы и не возвращал, бросил жену и детей, что он экзистенциалист-эпилептик, всего-то написавший с полдюжины величайших литературных произведений, какие только знает мир. Если он третировал женщин – так это всего лишь еще одно проявление его истерзанной души, и давай, неси хот-дог, с капелькой горчицы,– истинное мое наслаждение!

Определив таким образом параметры ночной дискуссии, мы можем не спеша обсуждать самые мелкие, самые спортные аспекты – до тех пор, пока не начнется изжога или не начнут отвлекать Майкла нагрянувшие подкрепить силы, голодные уличные дамы и торчки.

–Ха!– восклицает Майкл, уставив в меня свои щипцы.– Ха! И еще раз ха! Ты оперируешь общепринятыми клише. Ты повторяешь миф о непостижимости русской души, придуманный теми, кто тысячелетиями жил в страхе. Тогда как истина проста и непреложна: каждый мужской персонаж в романах Достоевского обращается с женщинами как свинья, и это разносит твою точку зрения в пух и прах. Да что там, сами его герои доказывают, что ты неправ! Вот попробуй, назови мне хоть одно исключение. Не второстепенного персонажа, а кого-нибудь из главных, знаковых. Хоть одного, а?

Я облизнул пальцы и мотнул головой в сторону третьей порции.

–Что ж,– произнес я ссамодовольством человека, только что заманившего своего оппонента по пояс в зыбучий песок.– Князь Мышкин.

Это совершенно потрясло Майкла. Нет, правда, потрясло: он даже горчицы в хот-дог перебухал. Потрясенный, он убрал излишек бумажной салфеткой; все еще потрясенный, он протянул хот-дог мне.

–Ну… да… разве что Мышкин…– бормочет он, пытаясь восстановить интеллектуальное равновесие.– Да, этот обращался с женщинами пристойно… но он же идиот!

Тут на другом конце стойки чувак семь на восемь, сутенер, который стоит там с пятеркой подопечных девушек, начинает выкрикивать что-то насчет пархатых жидов, сионистская ненависть которых к уроженцам Третьего Мира не дает ночным труженицам восстановить силы после тяжелой работы.

–Но… себя-то Достоевский идентифицировал с образом мучителя женщин…– он прерывается, чтобы направиться к тому концу стойки, по которому уже начинают грохотать черные кулаки.

–А образцом для него был Мышкин,– бросаю я ему в спину.– Есть, знаешь ли, мужчины, с которыми женщинам повезло!..

Он поднимает перепачканный чили палец, чтобы зафиксировать эту точку дискуссии, и спешит утихомирить толпу линчевателей.

Пока он разбирался с ними, я оглянулся на Ла-Бри авеню. В ярком свете уличных фонарей я увидел этого типа – он стоял на тротуаре перед «Федерейтед стерео», вырядившись в костюм цвета ванильного пломбира, бледный как щека героини дамского романа, с личиком вороватой крысы под стильной шляпой-борсалино, поля которой бросали тень на его левый глаз. Вроде как безукоризненно стильный и все же весь какой-то дерганый. И вот, пока я стоял в ожидании возвращения Майкла, чтобы объяснить-таки ему, как везет с некоторыми мужчинами женщинам, этот бледный как пепел призрак сходит с тротуара, смотрит налево, смотрит направо, нет ли машин, а также тайфунов, сирокко, пассатов, мелтеми, хамсинов, муссонов, не говоря уже о внезапно падающих тяжелых объектах. И вот, пока я стоял так, он перешел Ла-Бри, ступил на тротуар прямо перед заведением Пинка, и вот он уже облокотился о стойку рядом со мной, едва не касаясь локтем моего рукава, и сдвинул на затылок свой борсалино, чтобы я мог лицезреть его странные темные глазки на странном, темном, диковатом, но при этом не лишенном привлекательности личике, и вот что он мне говорит: