Поющие в терновнике - Колин Маккалоу

Не сразу можно было заметить, что здание монастырядвухэтажное, потому что стояло оно за оградой, поодаль от дороги, в глубинепросторного двора. Четыре монахини ордена милосердных сестер жили в верхнемэтаже, одну из них никогда никто не видел — она исполняла должность экономки;три большие комнаты внизу служили классами. По всем четырем сторонам зданияснаружи шла широкая крытая веранда, в дождь ученикам разрешалось чинно сидетьздесь во время перемены и завтрака, но в погожие дни никто из детей не смелсюда сунуться. Несколько ветвистых смоковниц давали кое-какую тень просторномудвору перед школой, а позади нее пологий спуск вел к поросшему травой кругу,вежливо именуемому «крикетной площадкой» — здесь и правда частенько играли вкрикет.

Боб и его братья застыли на месте, не обращая внимания наприглушенные смешки остальных, а те вереницей двинулись в дом под звуки гимна«Вера наших отцов», который бренчала на плохоньком школьном фортепьяно сестраКэтрин. Лишь когда вся вереница скрылась в дверях, сестра Агата, все времястоявшая точно суровое изваяние, повернулась и, величественно шурша по пескуширочайшим саржевым подолом, прошествовала к детям Клири.

Мэгги уставилась на нее во все глаза — она никогда еще невидела монахини. И правда, необычайное зрелище, живого — только три красных пятна:лицо и руки сестры Агаты, а остальное — ослепительно белый крахмальный чепец инагрудник, и черным-черны складки необъятного одеяния, да с железной пряжки —кольца, скрепляющего на плотной талии широкий кожаный пояс, свисают тяжелыедеревянные четки. Кожа сестры Агаты навек побагровела от чрезмерногопристрастия к чистоте и от острых, как бритва, краев чепца, стискивающих головуспереди, и то, что даже трудно назвать лицом, словно существовало само по себе,никак не связанное с телом: на двойном подбородке, немилосердно сжатом тискамитого же головного убора, там и сям пучками торчали волосы. А губ вовсе невидно, озабоченно сжаты в жесткую черту — нелегкая задача быть невестойхристовой в такой вот глуши, в далекой колонии, где времена года — и те шиворотнавыворот, если дала монашеский обет полвека назад в тихом аббатстве в миломКилларни, на юге милой Ирландии. Стальная оправа круглых очков безжалостновыдавила на переносье сестры Агаты две ярко-красные отметины, из-за стеколподозрительно высматривали блекло-голубые злые глазки.

— Ну, Роберт Клири, почему вы опоздали? —отрывисто рявкнула сестра Агата, в голосе ее не осталось и следа былойирландской мягкости.

— Простите, сестра Агата, — без всякого выражениясказал Боб, все еще не сводя голубовато-зеленых глаз с тонкой, подрагивающей ввоздухе трости.

— Почему вы опоздали? — повторила монахиня.

— Простите, сестра Агата.

— Начинается новый учебный год, Роберт Клири, и яполагаю, что хотя бы сегодня ты мог постараться прийти вовремя.

Мэгги бросило в дрожь, но она собрала все свое мужество.

— Ой, извините, это все из-за меня! — пропищалаона. Взгляд блеклых голубых глаз передвинулся с Боба на Мэгги и пронизал еенасквозь; в простоте душевной девочка не подозревала, что нарушила первоеправило в нескончаемой войне не на жизнь, а на смерть между учителями иучениками: пока тебя не спросят, молчи. Боб поспешно лягнул ее по ноге, и Мэггирастерянно покосилась на него.

— Почему из-за тебя? — спросила монахиня. Никогдаеще с Мэгги не говорили так сурово.

— Ну, меня за столом стошнило, даже до штанишек дошло,и маме пришлось меня вымыть и переодеть, и я всех задержала, — простодушнообъяснила Мэгги.

Ничто не дрогнуло в лице сестры Агаты, только рот сталсовсем как сжатая до отказа пружина да кончик трости немного опустился.

— Это еще что? — отрывисто спросила она Боба,словно перед нею появилось какое-то неведомое и до крайности отвратительноенасекомое.

— Извините, сестра Агата, это моя сестренка Мэгенн.

— Так объяснишь ей на будущее, Роберт, что есть вещи, окоторых воспитанные люди, настоящие леди и джентльмены, никогда не упоминают.Никогда, ни при каких обстоятельствах мы не называем предметы нашей нижнейодежды, в приличных семьях детям это правило внушают с колыбели. Протянитеруки, вы все.

— Но ведь это из-за меня! — горестно воскликнулаМэгги и протянула руки ладонями вверх — она тысячу раз видела дома, как этоизображали братья.

— Молчать! — прошипела, обернувшись к ней, сестраАгата. — Мне совершенно неинтересно, кто из вас виноват. Опоздали все, значит,все заслуживают наказания. Шесть ударов, — с холодным удовлетворениемпроизнесла она приговор.

В ужасе смотрела Мэгги, как Боб протянул недрогнувшие руки итрость так быстро, что не уследить глазами, опять и опять со свистом опускаетсяна раскрытые ладони, на самую чувствительную мякоть. После первого же удара наладони вспыхнула багровая полоса, следующий удар пришелся под самыми пальцами,там еще больнее, и третий — по кончикам пальцев, тут кожа самая тонкая инежная, разве что на губах тоньше. Сестра Агата целилась метко. Еще три ударадостались другой руке, потом сестра Агата занялась следующим на очереди —Джеком. Боб сильно побледнел, но ни разу не охнул, не шевельнулся, так жевытерпели наказание и Джек, и даже тихий, хрупкий Стюарт.

Потом трость поднялась над ладонями Мэгги — и она невольнозакрыла глаза, чтоб не видеть, как опустится это орудие пытки. Но боль была каквзрыв, будто огнем прожгло ладонь до самых костей, отдалось выше, выше, дошлодо плеча, и тут обрушился новый удар, а третий, по кончикам пальцев,нестерпимой мукой пронзил до самого сердца. Мэгги изо всей силы прикусиланижнюю губу, от стыда и гордости она не могла заплакать, от гнева, отвозмущения такой явной несправедливостью не смела открыть глаза и посмотреть намонахиню; урок был усвоен прочно, хотя суть его была отнюдь не в том, чемухотела обучить сестра Агата.

Только к большой перемене боль в руках утихла. Все утроМэгги провела как в тумане: испуганная, растерянная, она совершенно непонимала, что говорится и делается вокруг. В классе для самых младших еетолкнули на парту в последнем ряду, и до безрадостной перемены, отведенной назавтрак, она даже не заметила, кто ее соседка по парте; в перемену она забиласьв дальний угол двора, спряталась за спины Боба и Джека. Только строгий приказБоба заставил ее приняться за хлеб с джемом, который приготовила ей Фиа.

Когда снова зазвонил колокол на уроки и Мэгги нашла своеместо в веренице учеников, туман перед глазами уже немного рассеялся, и онастала замечать окружающее. Обида на позорное наказание ничуть не смягчилась, ноМэгги высоко держала голову и делала вид, будто ее вовсе не касается, что тамшепчут девчонки и почему подталкивают друг друга в бок.

Сестра Агата со своей тростью стояла перед рядами учеников;сестра Диклен сновала то вправо, то влево позади них; сестра Кэтрин села зафортепьяно — оно стояло в классе младших, у самой двери, — и в подчеркнутомаршевом ритме заиграла «Вперед, христово воинство». Это был, в сущности,протестантский гимн, но война сделала его и гимном католиков тоже. Милые деткимаршируют под его звуки и впрямь как крохотные солдатики, с гордостью подумаласестра Кэтрин.