Мой милый Фантомас (сборник) - Виктор Брусницин

Егор взгляд увидел, но возражать не стал. Он удобно сидел и болтал ногой, помещенной на другую — это представлялось ему теперь занимательным.

— Мы поступим следующим образом, — приплюсовал человек, — я возьму тебя в дело. Ты чувствуешь людей, и поэтому они тебе доверяют.

— Не иначе что-то криминальное, — без смысла, иронически, вероятно, уронил Егор.

— Не совсем, — твердо сказал Джек. Егор вскинул взгляд, молчал. — Страховая компания с пирамидальной конфигурацией.

Егор обратно применил иронию:

— Я по жизни страшусь, тут еще страховая компания. Надувательство — как резиновая женщина.

Джек смотрел прицельно, вроде бы, даже перестал мигать.

— Неплохие деньги, уверяю. Однако это не главное — очень человеческий бизнес. Я имею в виду психику.

Егор уже трезво попытался улизнуть:

— Ну знаешь, я из семьи через психику свалил. Джек, я не тот, поверь.

— Ну и черт с тобой, — беззаботно уступил приятель.

Через несколько минут безмолвно встал, взял с компьютерного стола Егора лист бумаги, вернулся на диван, наклонился к столику, немо начал что-то чертить, затем разъяснять.

* * *

Джек сотрудничал с «Америкэн интернэшнл груп, инк», крупнейшей в мире страховой компанией, будучи далеко не рядовым членом, а заведующим отраслью, которая вовлекала по принципам сетевого маркетинга клиентов на солидных условиях. Участниками были соответственно крупные, известные имена, что и составляло соль отрасли. Принципы были нехитрые, расхожие — вовлечение новых людей с получением процента от вновь вовлекаемых и по цепи. Основами расклада, разумеется, состоялся реестр громких фигур уже отловленных. Лицензии, прочее в подтверждение: «Нет, я знаю, что вы, русские, доверчивы — однако в деловом мире все должно быть на фундаментальном основании». Сразу после объяснительной Джек расстался:

— Ты знаешь, выяснилось, что мне пора, — отлично улыбнулся, — на сегодня с тебя достаточно… — Примечательно, что уходил квело — обычно удалялся твердо, конкретно.

Через полчаса Егору стало абсолютно ясно, что он влип, ибо в богадельню встрянет, притом что встревать не особенно охота. Спал безобразно, чудились во сне звери с омерзительными рылами — один кентавроидный дядя, гривастый, смахивающий на артиста Джигурду, с мощным крупом и огромными копытами подлизывался: «А не пойти ли нам пройтиться, воды напиться!»

Поутру срочно стал звонить Володе Зарубину, которого, собственно, и ждал здесь в Генуе, тот сообщил, что не приедет, и Егор скоропалительно смылся в Россию.

Палестины неожиданно похорошели — все в сосенках, курносых и обильных облаках, смугленькие, волгленькие, неприбранные — Егор, едучи из аэропорта, сковырнул слезу. Вечером же позвонил другу, встретились. Отчитался за виллу — он оплачивал коммуналку и налоги — поделился частностями. Утаил выигрыш и вообще казино. Признаться, умолчал и о предложении Джека. Володя был нелюбезен и преимущественно ныл. Вскоре его стенания — главным образом относительно жены: «ей непременно надо обо что-то раздражиться» — утомили, и Егор не ввязался во вторую бутылку и плотоядные взгляды друга на ресторанных посетительниц.

Дома нарвался на обиженный звонок Джека: «В самом деле, это не очень по-человечески — исчезать так сильно». На другой день опять сыграл звонок — теперь Джек говорил томно. Егор почувствовал сожаление за свой поступок и, уже оторвавшись от трубки, осознал, что вот оно, начинается, правда, отыскал неприязнь к этой мысли. А к вечеру испытал такое соображение: почему, вообще-то говоря, нет? Интересно не то, как он влезает, а как будет выпутываться. Вот, кажется, где можно по-настоящему мобилизовать организм; выколупаться — не есть ли это действительное достижение. Обратно в Геную ехал ватный и обреченный.

Через пару дней образовалась Сара. Она стала блондинкой, до того была рыжей, и отчего-то приняла развязный вид — до того казалась породистой. Впрочем, курила по обыкновению, высоко держа сигарету и пуская тонкие струйки.

— Егор, ты осунулся, тебе нужен уход, — лениво, безразлично трёкала она. Утверждающе спрашивала: — Познакомить тебя с моей мамой?

— Отчего с мамой? — пугался Егор.

— Ну хорошо, не стану. Собственно, она теперь на Маврикии.

Еще через день укатили в Израиль, у Джека нашлись там дела. Тут и спорол Егор идиотизм, по его инициативе зарулили к Мише-Мойше. На нем и начнется практика.

Сразу по прибытии в Тель-Авив Джек уплелся по делам, Егор с Сарой тронулись таскаться. Мадам скоренько захмелела и начала хандрить. Отсюда, должно быть, Егор вспомнил о Мише — он знал, что теперь тот в Израиле, в Хайфе. Позвонил, вечером мужик был в стольном граде. Относительно убийства времени-то Мишку Егор выцепил грамотно, а вот в прочем…

После архаического уюта Италии, Израиль, с его плоскостью и квадратной архитектурой, публикой, отчего-то отдающей Россией (единственной экзотикой, да и то довольно потраченной, смотрелись хасиды в своих черных длиннополых лапсердаках и мормонских шляпах, украшенных фривольными пейсами), постными пальмами и хамсином, горячим, потным, разящим воздухом пустыни, конечно, не берет. Собственно, и море, ну да лазурное, вычищенное, однако будто огражденное бесконечной стеной с огромными валунами у основания. Впрочем, Егора уже не брала сухопутная природа — единственную роскошь туристическому глазу он научился брать только в музеях. Кстати, и Иерусалим (разумеется, Мишка стаскал) не вызвал катарсиса или близкого: Стена плача с щелями меж камней, плотно зацементированными изветшавшими записками, освежила легким чувством неприличия (неистребимо, видя подобные штуки, Егора давил налет акта обоюдного своекорыстия), мышастая комната, где предположительно гуляли в Тайной вечере — действительно, здесь нужно пить хорошенько.

На отличку начитанная Сара (к слову, в Израиле она оказалась впервые — игра природы) пожелала разглядеть кибуц (израильская коммуна, колхоз). У Миши там случился свой человек, и, пробыв день в богатом селении на берегу озера Киннерет (Галилейское море в Ветхом исполнении), женщина и Джек получили полный восторг (Егор заподозрил вуалированную реакцию заплесневелого индивидуализма), сам он молчал и шмыгал носом (причина в основе та же — латентный патриотизм).

Михайло оказался заправским гидом, именно, старался загрузить Израилем на полную, чем даже вызвал некоторый душевный скрип Егора (возможно, дальнейшее будет отчасти местью). У Сары выпростался ген и она сходу начала повторять словечки: «Бэсэдер» (порядок, о'кей), «Бокер тов» (доброе утро). Мишка подтвердил: «У нас (у нас!) говорят: еврея ивриту не учат — помогают вспомнить». Справедливости для, мужик больше карикатурил: свинину, «басар лаван» (белое мясо), жрал только так.

Тем временем Егор здесь вдруг вспомнит о своем придуманном еврействе — помните байку, которую пел в начале знакомства Даше? Дикость, что поведает — впрочем, отклика притча не найдет и Егор основательно застыдится.

Ну так эбаут оказии. Ресторация на берегу моря (в Тель-Авиве происходило), благостнейший бризок с моря, уютная и томная Сара — вогнутая спина, сидела лицом на закат и волосы умело растрепанные томились ясными зарницами — с прищуренными глазами, что единственно выделяли хмельной настрой. Трое мужичков понимающие толк в жизни вообще и ценящие текущий момент. У Джека так в прочем все хорошо — кстати, он и оплачивал бриз по причине деловой удачи. Миша по этой же причине — на ш а ру-то порадоваться не отнимешь у приличного человека — глаголил: