Потерянные в прямом эфире - Алиса Евстигнеева

***

Демон прошлого оказался не такими ужасными, каким рисовало его воображение. Так, мелкий рыжий бабайка, потрёпанный жизнью. Я прислушалась к своим ощущениям и с удивлением обнаружила, что не испытываю никакой злости по отношению к Макарову. Так, лёгкое раздражение, вызванное собственной глупостью.

Но мне всё равно было не по себе, как если бы я упускала из виду что-то важное. 

Холодная вода отрезвляюще брызнула в лицо. Я стояла в ванной и с интересом разглядывала себя в зеркало. Отражение было тем же, но вот в глазах светилось что-то такое… что делало меня кем-то другим. Не было той озлобленности, что так привычно плескалась у меня во взгляде.

Обречённо вздохнув, я извлекла сотовый из кармана джинсов.

— Я действительно стерва? — спросила сходу, стоило в трубке раздасться знакомому «алло».

— Есть такое, — и не думала щадить мои чувства Алиска, — но мы все такие.

— Все — это кто?

— Женщины.

— Тебя вот когда последний раз так называли?

— Полчаса назад, — фыркнула сестра. — И поверь, это было самое безобидное из всего потока…

Ну да, нашла кого спрашивать.

— Боюсь спросить, что же ты натворила.

— Да так, недопонимание с одним мудаком на дороге.

— Надеюсь, все живы.

— Если физически, то — да.

Усмехнулась: Фёдорова, как обычно, была в своём репертуаре.

— Но если хочешь услышать про себя, то скажу так: есть у тебя такая привычка — биться до последнего.

— В смысле?

— В смысле, не дай бог кому-то тебя цапнуть, потом ещё лет десять от тебя будут огребать.

— То есть я злопамятная?

— Точно не скажу… Но не удивлюсь, если ты всё записываешь.

— Неправда! — встрепенулась я, а моё отражение в зеркале ещё и покраснело от возмущения. — Всего лишь общаюсь в выбранной другими манере. Как со мной, так и я…

— Да-да, лет десять будешь эту манеру педалировать. Леська, это нормально, но временами утомляет. Может быть, тебя не так легко задеть, но ведь обиды свои ты лелеять умеешь.

«Сама такая», — чуть не ляпнула я, вовремя сообразив, что вообще-то нет. Пусть сестра и стала с возрастом отличаться вздорной манерой поведения, но в целом она была быстро отходчивой и людям с ней действительно было проще.

Я вконец приуныла, повесив нос.

— Но, знаешь, я люблю тебя и такой, — заверила меня Лиса. — Говорят же, что в маньяках хороша принципиальность.

— То есть я теперь ещё и маньячка?!

— Всё может быть, — легко рассмеялась сестра, а я поняла, что фокусируюсь совсем не на том.

— Лиска, я тоже тебя очень люблю.

И пусть она говорила в шутку, я постаралась вложить в эту фразу всю свою серьёзность. Мы редко говорили о своих чувствах, но это не означает, что мы не дорожили друг другом.

— Ну всё, я сейчас зарыдаю, — спряталась за очередную шутку Фёдорова, но услышанное однозначно тронуло её.

— Увидимся на следующей неделе?

— Не могу, — немного замялась она. — Я к матери на несколько дней уезжаю.

А вот тема родителей нам всё ещё давалась непросто. И обходили мы её всеми возможными сторонами. Алису ранило то, что я столько лет отказывалась признать в женщине, родившей нас, хоть что-то материнское, но и мои обиды она вроде как признавала. Опять обиды. Устало сжала переносицу, слушая сбивчивые объяснения сестры о том, что «это же мама». А потом сама не выдержала:

— Алис… когда ты будешь там, спроси… могу ли я ей позвонить.

Просьба была спонтанной и пугала меня до колик, но сказанного уже было не отменить.

***

Вечером домой пришёл Арсений, и квартира Ключевских самым натуральным образом стала напоминать большую коммуналку, где было шумно, тесно и лампово. Но главным открытием этого дня для меня явилась реакция Сеньки на Макарова. Уставший после тренировки ребёнок неожиданно просветлел в лице и полез обниматься к… как оказалось, своему крёстному.

А потом мы все собрались на кухне, и я активно изображала из себя хозяйку, раскладывая по тарелкам еду, доставленную курьером. Игорь, Слава и Арсений воодушевленно болтали о футболе и прочих мужских радостях, а я смотрела на них и… завидовала. Мне самой ещё не скоро удастся добиться такой лёгкости в общении с Арсением и его отцом.

Уже по привычке я начала заводиться из-за того, что Макаров свалился в нашу жизнь, ведь если бы не он, я бы уже…

СТОП!

Мысли шли по накатанной, и только сейчас мне удалось поймать их за хвост, волевым решением заставив замереть на месте.

Я даже заморгала в растерянности, чуть не выронив из рук тарелку с пастой. В этот момент чья-то рука легла на мой локоть, и я спиной ощутила близость Игоря. Разговоры на кухне не прекратились, но я слышала их словно через ватную прослойку.

— Всё в порядке?

— Да.

— Садись за стол, я накрою.

— Но…

— Садись.

Сенька немного сдвинулся в сторону, и я оказалась напротив Макарова. Мы с ним обменялись осторожными взглядами, словно не веря, что оказались за одним столом. До меня только сейчас дошло, насколько беспощадными выдались для него последние годы. В сравнении с Игорем Славка смотрелся заметно постаревшим и потасканным.

— Чем ты сегодня занималась? — решил вовлечь меня в разговор Арсений.

— На радиостанцию ездила.

— И как там?

— Как обычно, суетно.

Вечер шёл своим чередом, мы ели, разговаривали, шутили. Я даже перестала чувствовать неловкость. Нам со Славой было непросто, и вряд ли сходу можно было проникнуться друг к другу любовью, но вот беззлобные подколки давались нам более чем мастерски.

Видя, как Арсений реагирует на Макарова, я решила воспользоваться советом Ключевского, данным мне с утра: будь благодарна. И пусть Игорь говорил совсем не об этом, но я старалась смотреть на Славу глазами своего сына и… почувствовала острый приступ жалости.

Четырнадцать лет назад приятель Ключевского был способен покорить любое девичье сердце (видимо, за исключением моего). Чего стоили писки Светки, когда она однажды повстречалась с ним у нас дома. В те годы он был крут и успешен, и даже рыжие волосы словно горели ярким пламенем. А теперь он казался мне каким-то бледным и выцветшим. А если учесть, что в сорок лет он оказался на грани потери едва ли не всего своего имущества, вынужденный спать на диване лучшего друга, то… ругаться с ним больше не хотелось от слова «совсем». Скорее уж обнять и посочувствовать.

После ужина мне дали немного поработать под мирное сопение Жужи. Бедного Сеньку запрягли мыть посуду, пока старшие мужчины закрылись в гостевой комнате и обсуждали какие-то свои дела.