Обсидиановая бабочка - Лорел Гамильтон

Я отодвинулась назад, полуоперлась на стол.

- Зачем извлекать внутренние органы? Их съели? Этоготребовал магический ритуал? Или часть самого ритуала убийства? Сувенир?

- В теле много органов, - ответил Олаф. - Если их положить водну тару, получается предмет тяжелый и громоздкий. И еще они очень быстроразлагаются, если не обработать каким-нибудь консервантом.

Я посмотрела на него - он разглядывал фотографии. Вроде быон ничего особенного не сказал, но создалось впечатление, что он знает, о чемговорит.

- А откуда ты знаешь, насколько тяжелые бывают внутренниеорганы? - спросила я.

- Он мог работать когда-то в морге, - предположил Эдуард.

Я покачала головой:

- Но он же не работал? Верно, Олаф?

- Верно, - ответил он и на этот раз посмотрел на меня. Глазаего превратились в темные пещеры из-за глубоких орбит и игры света - или,точнее, темноты. Олаф смотрел на меня, и даже не видя его глаз, я чувствовалаего пристальный изучающий взгляд, будто меня взвешивали, анатомировали.

Я не отвела глаз от Олафа, но спросила:

- А какая у него специальность, Эдуард? Почему ты именно еговызвал на это дело?

- Он единственный известный мне человек, кто делал нечтоподобное, - сказал Эдуард.

Я посмотрела на него - лицо выражало спокойствие. Яобернулась к Олафу:

- Мне казалось, ты сидел за изнасилование, а не за убийство.

Он в упор посмотрел на меня и ответил:

- Полиция слишком быстро приехала.

С крыльца донесся веселый голос:

- Тед, это мы!

Донна пожаловала. А "мы" значит, что она с детьми.

Эдуард поспешил на крыльцо, чтобы отвести ее от нас. Боюсь,мы с Олафом так бы и глазели друг на друга до ее появления здесь, но тут вошелБернардо и сказал:

- Надо бы спрятать фотографии.

- Как? - спросил Олаф.

Я убрала со стола канделябр и сказала:

- Завесим дверь скатертью.

Я шагнула в сторону, и Бернардо сдернул скатерть.

- Ты не собираешься ему помогать? - спросил Олаф. - Ты жеведь один из парней?

- Мне не дотянуться до верха двери, - ответила я.

Он презрительно ухмыльнулся, но направился к Бернардо помочьзавесить скатертью дверной проем.

Я осталась стоять у них за спиной с железным канделябром вруках. Глядя на высокого бритоголового мужчину, я почти жалела, что у меня нехватит роста обрушить тяжелое железо ему на череп. И тогда опять я оказалась быу Эдуарда в долгу, если бы убила еще одного его помощника просто потому, что яего боюсь.

Слышно было, как Эдуард самым убедительным тоном Тедаотговаривает Донну идти и со всеми здороваться. Она вежливо, но твердовозражала, уверяя, что это обязательно. Чем больше он старался ее удержать, темсильнее ей хотелось со всеми увидеться. Интуиция мне подсказывала, чтовстретиться она хочет именно со мной. Планировка дома позволяла в любую изгостевых спален попасть, минуя столовую. Донна хотела проверить, где я и что яне нахожусь ни в чьей кровати, кроме своей собственной. Или хотя бы не впостели Теда. Неужели она думала, что я побегу, опережая их, к себе в комнату,чтобы прикрыть наготу? Но что бы у нее ни было на уме, она шла именно туда.Послышался голос Бекки.

Черт. Я поднырнула под скатерть, натянутую поперек двери, ичуть не налетела на них. Донна остановилась, ойкнув от неожиданности. Глаза унее расширились так, будто я ее напугала. Питер смотрел на меня холоднымикарими глазами, словно ему до того скучно, что даже говорить лень, но из-подэтой отлично сделанной подростковой скуки просвечивал интерес. Все гадали,зачем это скатерть натянули поперек двери.

А вслух высказалась Бекки:

- Почему перед дверью коврик?

Я все говорила "скатерть", потому что в такомкачестве ее использовал Эдуард, но выглядела эта вещь как напольная дорожка.Дети всегда попадают в точку.

- Потому что мы его держим, - ответил Бернардо из-заимпровизированного занавеса.

Она подошла ближе.

- А зачем вы его держите?

- Спроси у Теда, - ответили Бернардо и Олаф хором.

Донна повернулась к Эдуарду. Обычно я знаю, что скажетЭдуард, но что он выдаст Донне, я понятия не имела.

- У нас по всей комнате фотографии с места преступления. И ябы не хотел, чтобы ты или дети видели.

Боже мой, он сказал правду! Может, это действительнонастоящая любовь.

- А! - сказала она. Подумала секунду, потом кивнула. - Мы сБекки понесем все на кухню.

Она подхватила белую коробку, перевязанную лентой, взялаБекки за руку и направилась к кухне. Бекки уперлась:

- Мама, но я хочу посмотреть фотографии!

- Нет, детка, тебе нельзя, - сказала Донна и оченьрешительно увела ребенка.

Я думала, что Питер пойдет за ними, но он остался стоять,глядя на занавешенную дверь, потом посмотрел на Эдуарда.

- А что за фотографии?

- Плохие.

- Насколько плохие?

- Анита! - обратился ко мне Эдуард.

- Худшие из всего, что я видела, а я видела немало.

- Я хочу посмотреть.

- Нет, - ответила я.

Эдуард ничего не сказал, только смотрел на Питера. Тотнабычился:

- Я знаю, вы считаете меня ребенком!

- Я и твоей маме тоже не хотел их показывать.

- Она баба.

Я с ним согласилась, но не вслух.

- Твоя мать такая, какая есть, - сказал Эдуард. - Это незначит, что она слабая. Она - Донна.

Я уставилась на него, постаравшись не разинуть варежку, ноочень хотелось. Я никогда не слышала, чтобы он как-то оправдывал чью-либослабость. Он не просто судил - он судил очень жестко. Какими чарами эта женщинаего покорила? Я просто не понимала.

- Я думаю... Тед хочет сказать, что тебе нельзя показыватьэти фотографии не из-за твоего возраста.

- Вы думаете, я не выдержу.

- Да, - сказала я. - Я думаю, ты не выдержишь.

- Я могу выдержать все, что выдержите вы, - заявил он,скрестив руки на груди.

- Почему? Потому что я женщина?

Он вспыхнул, будто смутился.

- Я не это хотел сказать.

Но хотел он сказать именно это. Ладно, ему же всегочетырнадцать. Я спустила вопрос на тормозах.