Обсидиановая бабочка - Лорел Гамильтон

Преступления были настолько чудовищны, что, может быть, копыбудут сотрудничать, а не бодаться. Бывают же чудеса.

Но только одно могло удержать их всех на улице внью-мексиканской жаре. На месте преступления - паршиво. Кроваво, мерзко,страшно, хотя никто в этом вслух не сознается. Но полицейские сновали во дворев жару в галстуках, женщины на высоких каблуках бродили по гравию. У многих вруках дымились сигареты. Говорили приглушенно, слов было не разобрать затреском раций. Люди сбивались в небольшие группы, некоторые присаживались накраешек автомобильных сидений, но ненадолго. Все двигались, будто еслиостановиться, то придется задуматься, а этого очень не хотелось. Люди былипохожи на тех лошадей, что беспокойно носились по коралю.

У открытых дверей "скорой" сидел полисмен в форме.Фельдшер перевязывал ему руку. Откуда рана? Я побежала догонять Маркса. Раз онздесь командует, должен знать, что случилось. Эдуард тут же приноровился кмоему темпу, не задавая вопросов. Иногда в общении со мной в нем заговаривалосамолюбие, но на работе - как на работе. Вся шелуха отбрасывается.

Я догнала Маркса на узкой длинной веранде дома.

- Что с тем полицейским, которого перевязывают?

Он резко остановился и обернулся ко мне. В зеленых глазахсквозила безжалостная твердость. Обычно зеленые глаза представляешь красивымиили добрыми, но у Маркса они были как зеленое стекло. Очень он меня ненавидел,всерьез.

Я приветливо улыбнулась, а про себя подумала: так тебярастак. Но за последнее время я даже глазами научилась лгать. Это даже как-тогрустно. Глаза - зеркало души, и если они умеют лгать, значит, в душе поломка.Даже если можно ее починить, все равно поломка.

Пару секунд мы любовались друг другом: он олицетворял жгучуюненависть, я - приветливую маску. Первым моргнул он. Кто бы сомневался.

- Его укусил один из выживших.

Я вытаращила глаза:

- Выжившие еще в доме?

Он покачал головой:

- Их повезли в больницу.

- Еще кто-нибудь ранен? - Если задаешь такой вопрос на местеубийства, то явно имеешь в виду копов.

Маркс кивнул, и враждебность в его глазах как-то убавилась исменилась озадаченностью.

- Еще двоих пришлось везти в больницу.

- Тяжелые ранения?

- Да. Одному чуть не перервали горло.

- Еще кто-нибудь из жертв увечья проявлял агрессию?

- Нет.

- А сколько жертв?

- Двое и один мертвый, но пропало еще как минимум тричеловека, если не пять. Одна пара не учтена, но другие гости слышали, что вродеона собиралась на пикник. Остается надеяться, что они не попали на этотспектакль.

Я посмотрела на него. Он отвечал четко, по существу,профессионально.

- Спасибо, лейтенант.

- Я знаю свою работу, миз Блейк.

- Я никогда в этом не сомневалась.

Он посмотрел на меня, на Эдуарда, потом снова на меня:

- Вам лучше знать.

Резко повернувшись, он вошел в открытую дверь.

Я посмотрела на Эдуарда - он пожал плечами. Мы последовализа Марксом, и я заметила, что полисмен в форме отстал от нас где-то во дворе.Никто не хотел находиться в доме дольше, чем был обязан.

Гостиная имела такой вид, будто кто-то набрал белой жидкостии вылил в форме наклонных стен, закругленных дверей, уводящих дальше в дом,бесформенного камина. Над камином висел выбеленный временем коровий череп.Коричневый кожаный диван изогнулся перед холодным камином. На диване лежалиподушки с индейским орнаментом. Широкая дорожка, почти такая же, что у Эдуарда,занимала всю середину комнаты. Вообще интерьер был очень похож на тот, что вдоме Эдуарда. Так что, быть может, я еще и не видела стиля Эдуарда, а этокакой-то общий юго-западный стиль, не знакомый мне раньше.

Открытый широкий участок служил столовой. Канделябр в формеоленьих рогов стоял на столе. На одной его половине лежал узел белой ткани,пропитанной кровью, из-под узла сочилась кровь, растекаясь по паркетному полутемно-алыми струйками.

Что-то еще лежало на столе, и это снимал фотограф. Мнезагораживали обзор три спины в пиджаках. Страх сдавил горло клещами, сталотрудно дышать. Мне не хотелось, чтобы эти люди отошли в сторону. Не хотелосьвидеть, что там на столе. У меня сердце колотилось в глотке, и пришлось сделатьдолгий, прерывистый вдох, прокашляться.

Вот этот глубокий вдох был ошибкой. Запах недавней смерти -это нечто среднее между зловонием уличного сортира и скотобойни. Пахнуло едкимсмрадом, значит, были порваны кишки. Но еще один запах просачивался сквозьпочти сладкий запах обильной крови. Запах мяса. Я бы попыталась найти другоеслово, но это оказывается самым точным. Погружаешься в запах сырого гамбургера.Мясо. Личность, превращенная просто в мясо.

От одного этого запаха мне хотелось удрать. Повернуться иуйти. Это не моя работа, я не коп. Я вообще здесь из-за Эдуарда, и если ясейчас уйду, он может предъявить мне счет. Но и вообще было поздно, потому чтоздесь я уже была ни по чьей-либо просьбе. Я приехала помочь прекратить этотужас, чтобы он больше не повторился. И это важнее всех кошмаров, которые у меняпотом могут быть.

Тоненькая полоска крови набухла на краю стола и медленнозакапала на пол в искристо-алых переливах от света канделябра. Коротышкапосреди комнаты обернулся в нашу сторону. Увидев нас, он изобразил на угрюмомлице подобие улыбки. Он отошел от стоящих у стола и направился к нам. Дляагента ФБР он был низкорослым, но шагал Специальный Агент Брэдли Брэдфордуверенным широким шагом, так быстро преодолевая расстояние, что людям болеевысоким иногда приходилось за ним бежать вприпрыжку.

Год назад мы с ним встретились в Брэнсоне, штат Миссури, поделу о вампирах, где оказались замешаны не только вампиры, но и тварьподревнее, к тому же не местная. Очевидно, Брэдфорду понравилось, как я тамработала, потому что он продолжал поддерживать контакт. Я знала, что недавноего назначили в новый отдел ФБР по противоестественным преступлениям. По моимпоследним данным, отдел переименовали в Сектор Специальных Расследований, аОтдел Профилирования Серийных Убийц стали называть Отдел ПоддержкиРасследований. ФБР не побит сенсационных слов вроде "серийныйубийца", "противоестественный" или "монстр". Но лопатукак ни назови, а она лопата и есть.

Он протянул руку для пожатия - и замешкался. На нем былипластиковые перчатки, заляпанные кровью, и на одной из них расплылось слишкомчерное и густое пятно крови. Он извиняюще улыбнулся и опустил руку.

Я поняла, кто прищучил Маркса и заставил его снова принятьменя в игру.

Стараясь дышать очень ровно, я сделала все, чтобы его неподвести. Уже два года я не блевала на осмотре места убийства, и стыдно было быиспортить этот рекорд.