Перезагрузка времени - Отто Шютт

– Она рада умереть. Смерть ― это избавление. Избавление от горя, страданий и одиночества. Ребенок ― ее будущее, которого она лишилась.

– Откуда тебе знать, здесь такого не написано?

– Как мне объяснить, если ты никогда не терял близкого человека?

– Спроси еще что-нибудь.

– Опиши того спящего парня с браслетами на ногах.

– Разве не очевидно? Он отдыхает.

– Это избитый до полусмерти раб. На колодке высечено слово «мама» и перечеркнуто свежими царапинами. В отчаянии он пытался затереть надпись, когда узнал, что в детстве мама отдала его в рабство. В древности малоимущие женщины продавали своих младших детей, чтобы прокормить остальных. Спасение нескольких ценою одного. Спустя много лет мать пришла за сыном в надежде выкупить его обратно. Его не продали. Некогда послушный раб совершил проступок, чтобы быть наказанным смертью. Физические страдания не сломили, а вот открывшееся предательство уничтожило его изнутри.

– Куда смотрело министерство по демографии или органы опеки? Почему государство допустило такой вопиющий случай? ― возмутился Ён.

– Это было не отдельное взятое преступление, а общая норма. В те времена не существовало машин, и кому-то нужно было выполнять тяжелый труд. Если бы не роботы, вы бы так же поработили нас.

– Пойдем в картинную галерею, я сам выберу себе задание.

В соседнем зале большинство полотен изображало людей во всевозможных сценах, понимание которых требовало исторических или культурных познаний. Были и реалистичные портреты, и режущие глаз абстракции, и незамысловатые жанровые сюжеты. Ёна привлекли последние. Вряд ли он объяснит, зачем двое мужчин, прикрывающихся изогнутыми подносами, рубятся заостренными палками на виду у восторженной публики, а незатейливая живопись показалась относительно понятной. Физик прошелся вдоль промасленных холстов, выбирая картину с лежащим на поверхности смыслом. Смотрящие на него люди смеялись, плакали, улыбались. Это был тот явственный слой, который, как и со статуями, скрывал истинное проявление чувств, берущих начало в чем-то глубинном. Андроиды такие же сложные, у них под сотню непостижимых внутривидовых настроений, но в отличие от них сапиенс не обменивается переживаниями по цифровому каналу связи, а передает их малоприметными поведенческими деталями. Разглядывая позы и мимику, Ён пытался вычленить те намеки, с помощью которых собрал бы в уме уравнение и вычислил его закономерности, прибегнув к всемогущей математике. Но как бы он ни стимулировал мыслительные процессы, решение не находилось. По отдельности каждая деталь была очевидной, но вместе они вступали в противоречие.

– Готов? ― спросил Серж, ехидно щурясь.

– Та женщина, с запрокинутой головой, сейчас упадет. Из груди торчит жердь, а мужчина в железном костюме на дальнем плане даже не собирается ее поддержать.

– Ее застрелил лучник, ― пояснил Серж очевидное, прислоняясь к тумбе с мраморным херувимом, держащим металлическое копье с острым наконечником.

– А при чем здесь взмывающий полупрозрачный голубь?

– Ты бы понял, если бы тебе включили душу, а так ты просто ходячий гроб из плоти, ― дерзко ответил он, проверяя кончиком пальца остроту копья. ― Не буду торопить. Выбирай, не отвлекайся на меня.

Ён, пройдя вдоль стены, увешанной притягательными в своей загадочности картинами, остановился напротив темного леса, сгустившегося вокруг костра. Безлистные ветки, через которые проглядывались ломтики луны, сплелись над сидящей на бревне парой. Озаренные пляшущим пламенем, их оранжевые силуэты, прижимаясь друг к другу, ежились под пледом. Ён знал только в теории об обжигающем свойстве огня; он никогда не был в лесу, но почему-то ощутил осенний холодок, заползший под пиджак; на лице заиграл теплый свет. Сделал шаг к костру ― осторожный шаг, чтобы не помешать скитальцам. Почти не дышал. Они сидели молча, безмятежно, окруженные напирающей тьмой. Им было не страшно в темной чаще, для них это приключение. Ёном овладела непонятная гармония, раскрепощенное чувство свободы и обволакивающий уют греющего костра под звездным небом. В этой примитивной простоте было что-то чарующее. Не то что ярко освещенные кабинеты внутри железобетонных башен, в которых загнанные мысли сосредоточены на перевыполнении плана.

– Ау! ― прервал раздумья Серж. ― Ты живой? Мне аж стало интересно, как долго ты будешь так стоять…

Он не слушал Сержа, найдя зрительный контакт с нарисованными людьми. Они смотрели с холстов, будто из параллельных реальностей, как живые, будто между ними и Ёном не было пролетевших столетий. Пронизанные переживаниями, разукрашенные палитрой из миллионов эмоциональных оттенков, они, со шрамами от роковых судеб, с посеревшими лицами от непосильных тягот, с осуждением смотрели на своих потомков, что идеально подобрали генетические блоки для своих красивых тел. Они осуждали вовсе не за безупречные пропорции, а за внутреннюю пустоту. Их потомки настолько увлеклись внешним видом, что позабыли о мире внутреннем ― или преднамеренно выпотрошили свое нутро от ненужных переживаний. Современное человечество представилось Ёну позолоченной рамкой, подложкой для гравюры, куском неотесанного мрамора, бесцветным витражом… Человекоподобный супергерой во плоти, не ведающий болезней и бед оживший миф, эталон безупречности, чья-то сбывшаяся мечта, результат запрограммированной эволюции, богоподобный венец совершенства, он, Ён Нгуен, по всем параметрам превосходящий гомосапов, ― это прозвище вдруг показалось вульгарным и оскорбительным, ― увидел в себе сплошной изъян. Он всего лишь жизнь на автопилоте, мясо с низкой калорийностью, дисциплинированная шестеренка корпоративной машины. Ему под силу вариационное исчисление, но недоступно восприятие чувств; он способен перезагрузить время на сотню лет, но не способен ощущать, как пролетают собственные годы; он, коллекционер одиноких вечеров, проживет вечно молодым еще полсотни ненужных лет, но никогда не познает ни дружбы, ни любви; ему не с кем будет коротать вечер, кутаясь в плед, сидя под дождем и слушая тишину. Он обречен быть предсказуемым, картонным персонажем низкопробного сценария для сновидения… «Нет, я не буду! Я стану кем-то», ― поклялся он себе.

– Я несправедливо поступил, ― заявил Ён, переместив взгляд на одинокую лодчонку в бескрайнем море. В осколках кракелюра застыла рука матроса, вытаскивающего из пенящейся волны утопающего. Скорее всего, спасшиеся погибнут от обезвоживания, но до последнего будут вместе. ― Я помирюсь с Трэем. А еще я был несправедлив к тебе и твоим родственникам.

– Серж, привет! ― певучие голоса прощебетали в самый неподходящий момент. ― Мы пришли пораньше, а ты уже тут.

Во внешности парня из заброшенных земель произошла разительная перемена: линии губ и бровей натянулись, прорисовав на лице блаженно-холодную мину, от присущего темперамента не осталось и намека. Улыбнувшись, он механически приподнял уголки рта. Экспансивный и вольный в выражениях, он превратил себя в продвинутого индивида, вскормленного в искусственной утробе синтетическим кормом.