Дух Зверя. Книга первая. Путь Змея - Анна Кладова

было темно, как до рождения солнца. Он затеплил-таки свечу и побрел в гостиный покойчик. Проходя через галерею, Велидар глянул в окно: припорошенный снегом внутренний дворик монастыря, обнесенного каменной стеной, а за ней ледяным полем раскинулось Суровое озеро в темном кольце леса. Красиво. Он перевел взгляд на высокую башню обсерватории. Дрожащим светляком в темных проемах блуждал огонек. Брат Михал работает. Поди рад-радешенек, что на небе ни облачка, возится со своими стеклами, чертит карты, старый сыч. Велидар поежился и вдруг заметил, что по толстым слюдяным пластинам, забранным в решетку тепличной крыши, скользят неясные отблески света. Кто-то еще не спал. Странно. Оранжерея закрывалась через час после заката.

Он спустился по узкой лестнице, отворил потайную дверцу и оказался напротив библиотеки, где нос к носу столкнулся с настоятелем. Отец Гунарий был не один. Его сопровождал высокий широкоплечий мужчина. Плащ на куньем меху украшала драгоценная фибула, полушубок отделан темной парчой с золотым шитьем, на широком поясе с витой пряжкой дорогие ножны. Знатного рода был гость — мало кого пускали в монастырь оружным.

Настоятель улыбнулся Велидару.

— Вот, княже, тот ученик, о котором я тебе говорил.

Княже?!

Владимир смерил оробевшего лекаря бесстрастным взглядом и небрежно кивнул, хмуря густые брови.

— Пойдем, сынок, погуторим на сон грядущий, — Гунарий потянул приемного сына за рукав свитки, увлекая за собой в каморку при библиотеке.

Велидар зажег свечи, затеплил огонь в очаге, искоса поглядывая на настоятеля и его гостя. Гунарий тут же опустился в кресло, кряхтя и охая. Великий, живой ум, заточенный в дряхлое, изломанное подагрой тело старика. Велидар вздохнул. Князь сел напротив, все такой же хмурый и задумчивый, пальцы отбивали нервную дробь по резному подлокотнику, у губ залегла напряженная складка. Ох, не простая праздность привела его в Кимчанскую обитель в столь поздний час.

Гунарий некоторое время молчал, глядя выцветшими глазами на огонь, наконец обратился к Велидару.

— Поведай, сынок, князю о том йоке, что принуждал тебя лечить больную девушку… пять, нет, шесть лет назад.

Лекарь похолодел изнутри. Страх, что он испытал той весной, посеребрил виски сединой, и по сей день в кошмарах являлся к Велидару страшный черный нелюдь с глазами-колодцами, в коих чуть не сгинула его душа. Но Владимир внимательно глядел на него, ожидая рассказа, и не было возможности увильнуть от воспоминаний, не оскорбив государя Верийского. Велидар подчинился. Князь внимал молча и сосредоточенно, не перебивал, отчего лекарю иногда казалось, что тот совсем не слышит, погруженный в свои мысли, лишь вздувались да опадали желваки на скулах, когда Велидар описывал облик молодой красавицы. Гунарий добродушно улыбался из своего кресла, прикрыв глаза тяжелыми веками. Больше всего он походил на старого раздобревшего кота, дремлющего на печи. Велидар умолк. Тишина ватным комом залепила уши, нарушаемая лишь уютным щелканьем прогорающих поленьев. Наконец Владимир расстегнул ворот полушубка и извлек из-за пазухи конверт. Гунарий молча принял и, нацепив на переносицу зрительные стекла в оправе, наскоро пробежал письмо глазами, недовольно хмурясь.

— Твой Белян дурак, каких мало, — снимая окуляры, со вздохом произнес старик. — Так злить Великого… безрассуден, а не смел.

Князь пристально глянул на Велидара.

— Можешь говорить при нем, — успокоил Владимира настоятель, — это ведь он открыл ту волшебную травку, из которой твой главный Ловчий варит свое ядреное зелье.

— Могу, но не желаю, — холодным тоном ответил князь и, повернувшись к Велидару, добавил, — ступай.

Велидар поежился, чувствуя на себя тяжелый неприязненный взгляд государя. Он знал Белослава, Каменского воеводича. Познакомился с ним шесть лет назад, как раз после того памятного случая. Белян привез своего сводного брата в Кимчанский монастырь в надежде хоть чем-то помочь несчастному. Угрюмым и надменным показался Велидару широкоплечий седовласый мужчина с изуродованным шрамами лицом. Холодными и злыми были серые глаза, на дне которых кипела черная смола ненависти. Лишь после долгой беседы за чаркой хмельной браги, которую Белян пил без меры, Велидар понял причину душевных страданий последнего.

В Камне йокам всегда были уважение и почет. Город пограничный, соседи-степняки не из мирных, да и на море не чисто, на то они и Безграничные воды, что не знают единого закона, каждый живет по своему укладу, по своей правде творит дела. Трудно соблюдать порядок без умелых бойцов, потому-то мастеров меча привечают, как могут, не глядя на их богомерзкую сущность, потому-то в Камне всех нелюдей кличут надзирателями.

Так вот с одним из таких надзирателей Белян по глупости и связался. И черт его дернул напроситься в ученики к йоку из клана Княжьего острова. Чернявый одинец с такими жуткими глазами, что, пожалуй, сама смерть испугалась бы, глянув в их пустоту, был, несмотря на все свои недостатки, самым лучшим мечником, которого Белян когда-либо видел. В течение пяти последующих месяцев воеводич претерпел столько оскорблений и побоев, сколько не случалось с ним за все двадцать пять лет жизни. Йок увещевал, скаля острые зубы, что надобно сначала остудить пыл, а уж после идти в бой. Однажды, экзаменуя своего ученика, нелюдь задал урок: прибыть на Княжий остров к местному оракулу и передать тому письмо. То, что люди с проклятого острова живыми не возвращаются, для всех верийцев было неоспоримым фактом, для йока же не имело никакого значения. Белослав, не предупредив отца, снарядил лодку и уже было собрался по-тихому провернуть это дело, как младший брат принялся яростно отговаривать Беляна, грозясь рассказать о его похождениях воеводе, оскорблял, называя опрометчивым дураком, и в запале кричал странную фразу, что нет веры лисам. Белян, разгневанный не на шутку, отлупил мальчишку, в сердцах ответив, что тот может говорить все что угодно, кому угодно и когда угодно, ему все равно. Брат стих, вылупив на него свои прозрачные, подобные капле неба, глаза, изумленно произнес:

— Да ты очарован, Белослав! Он хочет сделать из тебя Ученика!

— Я уже его ученик, — гордо вскинув голову, произнес воеводич, — и ты не помешаешь мне учиться дальше.

После этого мальчишка стал докучать Беляну, чтобы тот взял его с собой. В конце концов, обозленный до крайности нытьем младшего брата, юноша дозволил ему себя сопровождать.

То, что произошло на острове, Белян не выдавал даже под напором сильнейшего хмеля. Только вернулись братья из этого пекла: один чуть живой с изуродованным до неузнаваемости лицом, отбитыми внутренностями и седыми волосами, другой же лишенный всякой разумности, бормочущий себе под нос словеса на чужом наречии, как есть, шептун.

Белослав винил себя в сумасшествии младшего брата и был, по сути, прав, что еще больше усугубляло душевные муки воина. Он возил