Дух Зверя. Книга первая. Путь Змея - Анна Кладова

Еще загодя он послал гонца в город, чтобы тот оповестил Ловчих и указал место для засады. Знал, что не смогут его кметы пойти против совести и поднять руку на человека, с кем обедали у костра, тем более на девушку. Обоз тронулся, а странница так и осталась стоять, прижавшись к шершавому боку старого дуба. Остался и Василь. Хмурый, как гора в пасмурный день, он возвышался на конской спине, огромный и сильный мужчина против маленькой тощей девки, что ему в дочери годилась. А на душе было так погано, что словами не описать. И тут девушка заговорила.

— Что ж я такого тебе сделала, сотник?

Голос звенел, запутавшись в морозных струнах тишины.

— Никого не трогала, зла никому не чинила. Неужели ты трус? Боишься призрака, байки, которой пять сотен лет? Неужто и князь боится? А мне что делать? Я ведь тоже жить хочу, слышишь, сотник! А ты пойми, ведь мне запрещают жить. Как тебе такое? Представь себе, кто-то берет и отнимает такое право, право на существование. А я ведь ни в чем не виновата! Ни пред тобой, ни пред другими людьми, ни пред этими упырями, чье имя йоки. Оставил бы ты меня, как есть. Или награда за мою голову покоя не дает?

Василь молчал, крепко сжав губы. Из леса за спиной послышались голоса и хруст ломаемых веток. Девушка не тронулась с места, но голос затвердел, обратившись в металл, в серебристую холодную сталь.

— Отзови Стаю, сотник, не бери грех на душу. Вдруг убью кого ненароком! Все скажут, что я демон, бездушный убийца, и никто не вспомнит, что они первыми напали на меня.

Василь в первый раз за весь разговор глянул на девушку и вздрогнул. Два янтарных в карих прожилках ока, словно два солнца на осунувшемся сером лице, приковали внимание сотника. Эти глаза ждали, и продолговатый змеиный зрачок трепетал, сужаясь и расширяясь. И было в этом взгляде столько усталости, что редко сыщешь среди старцев, убеленных столетними сединами, и столько безысходности, сколько не бывает в глазах подбитой косули.

А потом был бой. Ловчие выскочили из леса, молча скаля зубы, обступили Змею со всех сторон. Она даже бровью не повела, лишь бросила на землю поклажу с плеч, да заткнула варежки за пояс. Кто-то кинулся первым и откатился в сторону с переломанными руками, воя, как побитая шавка. Кто-то рухнул, обездвиженный, немо разевая рот, чтобы глотнуть воздуха. Их было много, десятка три, а спустя пять минут осталось восемь. Со стороны города показался всадник. Шел быстро, темный плащ стелился по ветру за его спиной, вязаная маска скрывал лицо от ветра. Зашипела, разрезая воздух, серебряная петля, собранная из тонких звеньев. Змея уклонилась раз, другой, пятый, но кто-то из оставшихся на ногах, извернулся и ткнул ее ножом в бедро. Девушка оступилась, вскидывая руку, цепь проворно обвилась вкруг тонкого запястья. Всадник, сдерживая пятками пляшущего в испуге коня, затянул петлю, накинул еще одну, неволя извивающееся тело. Сквозь конский храп, визг и топот, прорвался крик:

— Оглушай! Бесовские дети! Тресни ей по голове, дубина!

Кто-то приложил девушке кулаком по темени, и Змея осела на землю, впрочем, не прекращая вырываться. Всадник подтянул к себе посиневшие от пут руки и воткнул в запястье пониже цепи тонкую длинную иглу, извлеченную из нагрудного кармана. Спустя минуту пленница уже не шевелилась, парализованная, лишь взгляд, подернутый пеленой дурмана, горел ненавистью. Всадник соскочил на землю и принялся вязать бесчувственное тело все той же серебристой цепью. Ловчие поднимали раненых сотоварищей и укладывали их в сани, что до поры прятали в лесу недалеко от дороги. Сотник, наблюдавший за дракой в стороне, спешился и подошел к незнакомцу, что укладывал свою добычу поперек седла. Тот снял маску и устало кивнул.

— Здравствуй, дядька Василь.

— Белян?!

Сотник удивленно глядел на исполосованное шрамами и покрытое нездоровой желтизной лицо и с трудом узнавал старшего Каменского воеводича39, которого он учил держать в руках меч, да править конем. После того, как девять лет тому назад с его сводным братом случилось, якобы по вине Беляна, несчастье, сотник ни разу не встречал своего воспитанника. Отец отправил сына на службу к князю, и уж неизвестно, кем стал молодой воин при Владимире, но домой он являлся редко, особенно после смерти мачехи.

Мужчина улыбался, но не было радости в той вымученной улыбке.

— Чем это ты ее? — сотник указал на Змею.

— Цепь из очень дорогого сплава. Серебро и металл, называемый “белая кровь”. Если заковать йока в такие браслеты, дух в его теле засыпает, и сын смерти становится обычным человеком… хотя бы по силе.

Слова падали, как камни в воду, тяжелые и равнодушные. “Сгорел, малый, — понял Василь, глядя в потухшие глаза собеседника, — совсем сгорел, ничего не осталось, одни уголья!”

— Думал, цепи хватит… Змей оказался сильнее, чем я предполагал… Игла. На конце иглы настой на основе полыни, собранной в определенное время в нужном месте. Для человека совершенно безвреден. Для йока в больших дозах — смерть. У них сворачивается кровь. В малых дозах — парализует, лишает сознания, дурманит. Каждому из ублюдков свое… наказание.

Василь откашлялся, поднял с земли сброшенную Змеей поклажу.

— Трофеи, — нервно хмыкнув, произнес сотник, косо глядя на Беляна, и отвернул край полотна, затянутого ремнями. Изумруд навершия, окутанный серебряной паутиной змеиных тел, был размером с детский кулак. Василь восхищенно поцокал языком, рассматривая диковинный меч, и убрал его обратно в ножны. Воеводич удостоил оружие лишь одним равнодушным взглядом, легко вскакивая в седло. Сотник удрученно покачал головой на такое пренебрежение к великолепному клинку, но вслух произнес лишь:

— Ну что ж, поехали. Воевода, поди, заждался.

Белян криво усмехнулся. Из-за шрамов, стянувших кожу на лице, усмешка вышла особо неприятная.

Рыба выбрался из укрытия и, прислонившись к могучему дубу-великану, глядел вслед удаляющимся всадникам, один из которых увозил Змею, перекинутую через седло, как мешок с песком. Рыбе хотелось плакать, но он не умел, и боль, что клещами сдавливала сердце при каждом его ударе, не находила выхода. Несчастный калека страдал молча. Зная, что поступил правильно, все равно страдал так, будто совершил самое худшее деяние в своей жизни. Как он мучился, когда наблюдал за дракой, как сожалел о своем предательстве, как велико было искушение выскочить и вспороть брюхо этим блохастым псам, когда она жалела их жизни! Теперь он больше никогда не увидит ее, не сможет коснуться ее руки, прильнуть губами к маленькой твердой ладони. Никогда! Жертва во имя