Дух Зверя. Книга первая. Путь Змея - Анна Кладова

здесь никогда никого не было. Змея не ощущала присутствия человека. Ничего! Ни запаха, ни тепла. Она, щуря припухшие глаза, посмотрела в красный угол. Пусто, лишь круг из кедровых веток. Олга грустно улыбнулась. Опять покинули меня, мои защитники? Стоило и меня взять с собой… Только Творец всегда рядом… Ну что ж, спасибо и на этом, матушка. Будет, говоришь, и мне счастье? А можешь ли ты ошибаться, великая Ара-Земля? Ведь все ошибаются, даже боги…

* * *

Василь задумчиво оглаживал бороду. Он знал, что иметь дело с йоками небезопасно. Но этот…

Этот был странным. Полурукий одинец, с огромными рыбьими глазами навыкат и к тому же немой, как та рыба, он пристал к торговому обозу где-то на одном из многочисленных перекрестков старого тракта. Ох, до чего же не любил Каменский сотник37 этот злополучный тракт. Сколько раз он водил купцов из Порожка в Камень, столько неприятностей выпадало на его убеленную сединами голову. Вот и ныне легкое, по сути, дело осложнял этот непонятно откуда взявшийся немой калека. И надо же было ему объявиться именно в тот момент, когда до Камня оставался всего день пути, и Василь уже было начал радоваться удачному походу.

Тусклые рыбьи глаза выжидающе смотрели на сотника, и от этого взгляда у старого вояки по спине тянуло холодом, как у сопливого кмета-первогодки при виде сильного врага. Василь молчал, хмуря седые брови, и думал. Слишком опасное дело предлагал ему йок, и сотник не склонен был верить всему, что тот нацарапал на куске бересты. Лишь одно смущало Василя и заставляло его колебаться — лицо рыбоглазого. Печаль, боль, решительность… Этот не был истуканом, что бродят по дорогам в поисках поживы, окаменевшие в своем бесчувствии, с масками вместо живых человеческих лиц, и самое неприятное для смотрящего на них, это осознание того, что эти жуткие пугала тоже когда-то умели смеяться. А рыбоглазый был живой, пусть частично, но даже такое Василь видел впервые.

— Значит, ты утверждаешь, что она никого не тронет?

Йок раздраженно помотал головой, и, выхватив бересту из рук сотника, принялся что-то писать левой рукой. Лист соскальзывал с заледеневшего обноса38, правая культя, прижимающая бересту, с трудом слушалась своего хозяина, отчего буквы выходили неловкие и кривые. Василь наблюдал за рыбоглазым, про себя удивляясь, как у того на морозе без перчаток не мерзнут руки… рука. В трактире за спиной было тихо — люди разбежались от греха подальше. А снег все сыпал и сыпал, заслоняя солнце мутной пеленой. Йок протянул сотнику лист.

— Не убьет?! Что это значит? Только покалечит?

Рыбоглазый пожал плечами, с тоской глядя мимо Василя в холодное серое небо.

— С другой стороны, награда, конечно, велика, — пробормотал сотник, — это вам не хухры-мухры, Змея повязать… то есть, Змею. Сам князь, поди, прискачет, — он исподлобья глянул на йока, но тот, казалось, не слышал его слов.

— А ты, значит, ничего не хочешь за свою подсказку? Если по чести рассуждать, то странно это. Йок не желает денег, не хочет доли… Это она тебя так покалечила?

Нелюдь вдруг озлился, свирепо глянув на старого воина. “Не твое собачье дело!” — ясно читалось на его некрасивом худом лице. Сотник хмыкнул.

— Мы, конечно, не Ловчие, но попробуем, раз уж это возможно… если ты, разумеется, не соврал мне.

Йок вдруг выпучил глаза и, схватив Василя за рукав тулупа, с неожиданной силой поволок его за собой в избу. Там, скрывшись за косяком, он указал пальцем на одинокую пешую фигуру в конце улицы, заставленной обозами. Эта была девушка в плохонькой стеганой телогрейке и белом вязаном платке, из-под которого виднелась длинная, до пояса коса. При ней была заплечная сумка и длинный, обмотанный тряпкой предмет, что висел за правым плечом, удерживаемый толстым кожаным ремнем. Она подошла к караульным, что грелись у костра в кругу груженых товаром телег, улыбнулась, спросила о чем-то. Парни, скучавшие на своем посту, приосанились, заговорили с ласковой усмешкой.

— И это что ли, значит, и есть твоя Змея?

Василь повернулся было к нелюдю, но тот куда-то пропал, причем, видимо, навсегда. Сотник нахмурился. Самая обычная девка, он бы даже сказал, девчушка. У него самого в Камне дочка такая же. А это! Великий Дух?! Мелкая, смазливая, носик вздернутый да красный от мороза. Вся странность, что одна пришла.

— Ох, не дело это, такое дитятко воевать! — пробормотал Василь в седые усы. — Вон парни перед ней как петушатся — хорохорятся. Что они скажут, когда приказ дам хватать да вязать эту девчонку? Подумают, совсем ум к старости растерял, служивый. И правы ведь будут. Наврал йок… хотя, зачем ему врать-то? Ох, нехорошо!

Он подошел к балагурам, что уже принялись угощать гостью похлебкой.

— Собирайтесь, молодцы, выступаем. До заката еще дома будем.

Кметы заулыбались, предчувствуя радостную встречу. Василь же глядел лишь на девушку, что молчала, опустив взгляд в миску.

— А ты, девонька, кто будешь?

— Да так, господин сотник, странница, знахарка, людей от хворей разных спасаю. Дозволишь ли идти следом?

— Знахарка, значит. Ну что ж, иди, коли без злого умысла.

Василь так и не увидел ее глаз, сощуренных якобы от снега.

Весь остаток пути она шла позади обоза, лишь изредка подсаживаясь на крайнюю телегу, чтобы дать отдых уставшим ногам. А еще старый вояка приметил, как подъехал к ней один малый, из купцов — такар, а, может, цжеул — узкоглазый, с черными, как две извивающиеся гадюки, и такими же длинными усами, и о чем-то беседовал со странницей. Видимо, разговор вышел не в его пользу, так как он в сердцах сплюнул, ругнувшись на своем наречии, резко развернул коня и пустил его в голову колонны.

Солнце уже коснулось лысых вершин деревьев за их спинами, когда впереди за холмом показались стены кремля, со всех сторон облепленные избами предместья, курившимися на морозе дымом печных труб. А еще дальше, сливаясь на горизонте с тяжелым, что свинец, ночным небом, виднелось море, гладкое и серое, как закаленная сталь клинка.

— Поздорову, старик! — весело загудел молодой голос справа. Василь обернулся. Кметы, спешившись, похлопывали кряжистую ногу старого дуба, что стоял на склоне холма, особняком от других деревьев. Древний, как сама земля, дед, баюкавший в колыбели Камень-град, видел его зарождение, стражем стоял под белыми стенами, жрецом благословлял славных детей своих. Сказывали, что в древности здесь было место силы, куда люди приходили поговорить с духами.

Сотник придержал коня, глянул на искореженного временем старика. “Ох, нехорошо! Прости, батюшка дуб, не кори?”