Дух Зверя. Книга первая. Путь Змея - Анна Кладова

совсем не изменился за три года, разве что исхудал, отчего его лицо сделалось еще более хищным, а изрядно потрепанная куртка висела мешком, да волосы, неровно срезанные, торчали во все стороны всклокоченными вихрами. Черные глаза поблескивали из-под бровей, внимательно и серьезно изучая стоящую напротив Змею.

Молча, с каменным лицом, она вынула меч, двигаясь нарочито медленно. Лис не реагировал до тех пор, пока острие не уткнулось в его грудь. Тогда нелюдь ощерил белые острые зубы в наглой улыбке и повесил на клинок шитый белым бисером кошель, после чего не торопясь обошел Младшую, и беззвучно удалился в том направлении, откуда приехала Олга, а она так и стояла с зажатым в вытянутой руке мечом, на конце которого болталась до боли знакомая вещица.

Итил, сын Милёны, рос очень смышленым, смелым и настырным мальчиком. Ждан часто хвалил его, говоря, что упрямство и настойчивость — хорошие качества для торгового человека. Доставал Итил всех, кроме своей тетки. Тетку он уважал. Когда Олга впервые увидела племянника, тот мазал куриным пометом плетеные стенки ее походного кузовка. Помнится, ярость, охватившая уставшую с дороги Змею, была не столь сильна, потому она ограничилась лишь предупреждением. Схватив мальчишку за шиворот, она подняла его поближе к лицу и прошипела в самое ухо: “Я тебе сейчас нос отгрызу, гаденыш!” Верещал Итил громко и долго, пока родители не отняли извивающееся чадо у свирепеющей от крика Олги. С тех пор наглый мальчишка повсюду бегал за своей теткой, не отставая ни на шаг, как маленький лопоухий щенок за мамкой, и безмерно раздражал Змею своим назойливым присутствием. Олга обожала Итила. Мирон, выучив азбуку, вырезал для непоседливого малыша плоские фишки с буквицами на каждой, выкрасил в разные цвета и сложил их в кожаный мешочек, что Олга расшила белым бисером. Мальчишка был вне себя от восторга и всюду таскал кошель на шее, снимая его разве что в бане. Теперь кошель болтался на кончике ее меча.

Змея расслабила шнурок, высыпала фишки в руку. Это был единственный ее подарок маленькому племяннику. Плешка ткнулся мордой в хозяйкино плечо, как бы сообщая, что страшный зверь теперь далеко, можно ехать дальше, и, возможно, не помешал бы сладкий сухарь, чтоб взбодрить удалого скакуна. Олга не отреагировала. Она молча взобралась в седло и, не особо понукая, пустила коня легким галопом.

Было еще темно, когда подковы Плешки зазвенели по каменной мостовой. Дом у реки, где жила семья Олги, был большой, двухэтажный, отгороженный от кузниц садом и деревянным, в человеческий рост забором с резной оторочкой. Сидя верхом, Змея видела витую ветреницу — кораблик на маковке терема, разукрашенный карниз и темные окна, обрамленные богатыми наличниками. Словно выжженные каленым железом глазницы, безжизненно смотрели они в пасмурное предрассветное небо, безжизненные и пустые, как черные буркала нелюдя. Ворота были заперты. Змея наклонилась и несколько раз ударила дверной колотушкой о наковаленку. Во флигеле, где жила прислуга, зажегся свет, и, спустя некоторое время, сухонький старичок отворил калитку и ахнул.

— Батюшки святы! Госпожа Ольга.

Змея соскочила на землю, кинув поводья в его руки, и зашагала в сторону дома. Привратник семенил следом, шаркая стоптанными валенками, и причитал:

— Что творится, что творится! В одну ночь никого не стало, — в его голосе слышались нотки суеверного страха, — будто сквозь землю провалились. Ох, не зря к ним накануне тот йок пожаловал… Демон безрогий, адский посланник! Ушел, а на следующее утро все пропали, будто и не было. И ничего не осталось. Ох-хо-хо! Как же так, а? Приказчик ходит, будто в воду опушенный, лишний раз из дому выйти боится. Все хозяйство на нем теперь. А господин Ждан вернется — ни жены его, ни дитяти. Куда пропали, неясно. Как же нам теперь…

Змея, остановившись у крыльца, резко обернулась.

— Уйди!

Старик в ужасе отшатнулся и, как только за молодой госпожой захлопнулась входная дверь, трижды обвел себя знаком творца, сплюнув через левое плечо.

Пустота.

Змея затеплила свечной огарок. Все выглядело так, будто хозяева не покидали дома. Измятая кровать, собранный детскими ножками половик, открытая чернильница с гусиным пером в ней, шерстяные карпетки36, позабытые на скамье.

Она бесцельно бродила по комнатам, дотрагиваясь до холодных вещей, и ничего не чувствовала кроме пустоты. В кабинете брата она села в мягкое, обитое сукном кресло и, вынув из наплечной сумки папку, стала медленно перебирать старые эскизы отца. Именно ради них она ездила в Толмань. Пожелтевшая от времени бумага с чуть слышным шелестом ложилась на стол, заполняя сухим звуком непроницаемую тишину комнаты. Неверный свет коптящего огарка отбрасывал дрожащие блики на угольные затертые рисунки, и они, казалось, пытались соскользнуть с бумаги и уползти в пустоту, плотно обступившую замершую Змею, что, не моргая, глядела на небрежно выдранную из книги миниатюру, изображавшую черного дракона с расправленными крыльями — разрушающую ипостась Великого Духа.

Олга некогда любила этих легендарных ящеров, но она умерла. Змея же…

Змея преодолела тот порог душевных мук, который поддавался осмыслению. Она была бесстрастна. Бесстрастна и пуста. Без всяких печатей.

Глава одиннадцатая

Морок

Рыба не выполнил приказа.

Он сжег тело Учителя и дождался, пока мелкий утренний дождь смешает пепел с землей. Он трижды, как велит обычай, омыл свое тело ключевой водой, прежде чем подпоясаться учительским поясом. Он сел на коня и пустил его галопом, но не в сторону Надара, как велела Змея, а в сторону Сатвы.

Рыба шел за ней.

Он не думал о том, как расценят его поступок в клане, он не страшился кары за трусость в том, что не закончил дело Учителя, он лишь хотел еще раз коснуться ее руки, еще раз испытать удушливый жар чистой природной силы, что накрывала, подобно снежной лавине, сжимала тисками грудь, не позволяя воздуху проникать внутрь.

Рыба завидовал Лису.

Он догнал ее на городской заставе, ведущей из города на юг. И не узнал той юной прекрасной девушки, полной жизни, в этом вросшем в седло всаднике, вкруг тела которого клубился невидимый людскому глазу темный кокон смерти. Рыба испугался, но все же пустил коня вслед Змее. Она не обратила внимания на попутчика, что ехал позади нее. Она вообще ни на кого не обращала внимания.

Три дня и три ночи ее конь, понукаемый лишь страхом, шел, куда вело чутье, не чувствуя приказов удил, останавливался лишь напиться или пощипать жухлой травы. Три дня и три ночи Змея не сходила на землю, обитая где-то вне времени и