Жажда. Тёмная вода - Ник Никсон

— Бинго. Что ни день, то счастье.

Когда Витька смотрит в бинокль, в окне уже никого. На болтающейся от ветра шторе — красное пятно.

— Кто? — спрашивает он, едва не срываясь на крик.

— Посылка доставлена. Теперь будем ждать реакции. Если то, что говорят про Батю правда, то она последует. Мы, конечно, ответим на вероломное нападение, не сомневайся. Сегодня отпразднуем победу на том самом шпиле, обещаю тебе.

Робсон поднимает гильзу с пола, целует и убирает в карман.

Витька стал свидетелем убийства человека. Того, с кем сидел за одним столом, с кем дружил, а может и враждовал. Родного, члена семьи.

Слепая ненависть обволакивает Витьку, словно паутина. И сжимает.

Наблюдая за тем, как воевода бережно разбирает винтовку, он тянется за ножом. В этот самый момент у воеводы шипит рация.

«Тощий вызывает Робсона», — передает Сема.

— Робсон на связи, — в приподнятом настроении отвечает воевода. — Стукач объявился?

Витька вытаскивает нож, сдавливает рукоятку до боли в сухожилиях. Метит в спину, между лопаток.

«Не могу тебя найти. Надо срочно поговорить».

— Так говори.

«Напарник твой новый рядом?»

— Да, тут стоит, а что?

Повисает пауза. Витька заносит нож над головой.

«Диверсант он. Вали его», — орет в рацию Сема.

Витька опускает нож. Робсон успевает обернуться, подставить руку. Нож отклоняется и по касательной распарывает ему горло. Кровь бьет фонтаном из артерии. Воевода хватается за шею, кряхтя и задыхаясь, тянется к Витьке, затем замирает, падает.

Взрывы и выстрелы со стороны Мида прекратились. Тонкая струйка дыма напоминала сигнал о помощи.

В багажнике лежало скрюченное, словно эмбрион тело Робсона. Гортранс не знает, что главный воевода мертв, и это можно использовать. Конечно, они догадываются, что случилось неладное — Робсон не выходит на связь, с тех пор как узнал, что его новый напарник — диверсант сталкеров. Однако подозревать и знать — вещи разного порядка.

Надо было убить того бомжа еще тогда, в книжном. Прав был Кобальт, а Витька, как всегда, не послушался — смалодушничал. Эх, вернуть бы то время, столько ошибок можно предотвратить, столько глупостей не совершить. Но машины времени не существует. Все, что можно сделать сейчас — попытаться исправить свои ошибки. А если это невозможно, исправлять чужие.

Судя по перехвату сообщений в эфире, Витьку и Робсона разыскивают специально организованные группы. Прочесываются в основном ближайшие к Миду дворы и улочки. Им и в голову не придет, что Витька решит сунуться туда, где его меньше всего ждут.

Взрывы и выстрелы притихли, но надолго ли? Сколько еще выдержат перегретые нервами стороны? Гортранс настроен решительно и, судя по всему, Мид тоже. Помимо превосходящих сил в технике, вооружении и людях, на стороне дружинников преимущество — время. Мидовцы заперты в крепости, ресурсы у них ограничены. Эвакуационный тоннель спасет им жизни, но куда потом идти женщинам и детям? Любой путь, какой бы они ни выбрали, будет устлан трупами. Самое безопасное сейчас — оставаться внутри родных стен.

Нужно выиграть им время.

Витька запустил руку в карман куртки Робсона, вытащил горсть монет.

* * *

Когда Кобальт очнулся, голова болела жутко. В памяти вспыхивали обрывки кадров, словно в старом пленочном кино. Какие — то существа, выпрыгивающие из земли, нечеловеческие возгласы, его тащат куда — то, холод, пустота…

Попытавшись сосредоточиться, Кобальт с ужасом осознал, что ничего не видит. Темнота кромешная. И этот запах… Никогда бы не спутал его ни с чем другим.

Запах смерти.

Где он очутился? Сколько прошло времени? Где остальные?

Кобальт был прикован к стене стальными скобами по рукам и ногам. Это сделали урки. Теперь его расчленят и скормят тварям по кусочкам.

Как же глупо попались, на ровном месте…

Справа кто — то пошевелился.

— Кто здесь?

Помещение наполнилось многократным эхом. Может бомбоубежище?

— Локус! Фонарь! Грудинин! Вы здесь?

Нет ответа.

— Эй! Э — эээй! Кто — нибудь?!

Человек справа всхлипнул, словно разбуженный младенец. Застонал.

— Эй, ты слышишь меня? — спросил Кобальт. — Можешь двигаться?

— А — ааа, — прозвучало жалобно сквозь полудрему.

— Фонарь! Это ты, — Кобальт выдохнул от облегчения. — Просыпайся!

— Коб…

— Я здесь. Слушай мой голос.

— Почему… не могу… двигаться, — по слогам выговорил Фонарь.

— Мы прикованы. Это какой — то бункер. Ты помнишь что — нибудь?

С полминуты Фонарь кряхтел, приходя в себя.

— Ни чё не помню, — выговорил он, словно с набитым ртом. — Суки, вот жеж суки, зубы выбили.

Кобальт чувствовал, как засохшая кровь из раны на затылке стягивает кожу на лице и шее.

Как же болит голова…

— Где остальные? — спросил Фонарь.

— Не знаю. Ты можешь пошевелиться? Попробуй.

Фонарь покряхтел недолго.

— Никак.

— Должно быть, они прятались в подземных тоннелях, поджидали нас.

— Чшш… — шикнул Фонарь. — Здесь еще кто — то есть. Рядом со мной дышит. Эй, ты, слышишь?

— Грудинин?! Это ты? — спросил Кобальт.

— Кто вы? — спросил в ответ сонный голос неизвестного мужчины.

— Мы сталкеры из Мида, — ответил Фонарь. — А ты кто?

— Я… — мужчина запнулся. — Откуда вы?

— Из Садового кольца, — сказал Кобальт.

— А ты откуда? — переспросил Фонарь. — Как здесь оказался?

— Это неважно, откуда я, — удрученно произнес мужчина. — Конец у нас будет общий.

Кобальт узнал голос. Тот самый урка, который разбрасывал части тел из грузовика. Если он тоже здесь и прикован как они, то кто их захватил?

— Что значит — конец общий? Где мы, блин? — Фонарь безуспешно пытался высвободиться из пут.

— Отче наш, Ижи еси на небесех… — зашептал урка.

Послышались приближающиеся шаги нескольких человек.

— Тише, — сказал Кобальт.

Урка продолжал шептать молитву.

Загремело железо и стекло. Кто — то перекладывал какие — то инструменты, двигал жестяные емкости.

— Кто здесь? — спросил Фонарь. — Покажитесь.

— Не жди ответа от сатаны, если он пришел за тобой, — сказал урка. — Прими смерть с Христом на устах. Дай мне сил, господи, выдержать это испытание…