Легенда о Вороне и Лотосе - Марибель Ли

которого я звала Главой, не тот, кто притворялся дремлющим коршуном, не тот, не тот, не тот. Это был Бай Син, которого я видела в Крепости Снежного Тигра. Молодой воин, от которого даже Гао Фэнь не могла отвести взгляда. Девятнадцатилетний Бай Син, еще не Глава Учения, еще странник, не познавший силу Священного меча Лотоса. Подобный ветру и дождю. Бай Син, о котором я запретила себе вспоминать.

– Это ты. – Шепот сорвался с моих губ, но он не прожег сон рассеивающей темнотой.

Бай Син все еще был здесь. Я все еще чувствовала спасительный холод его ладони. Здесь. Рядом. Свободной рукой я коснулась его лица.

Холодное, немое, он не улыбался. Как всегда. Ледяной призрак. Я потянулась к нему, и его лицо оказалось в одном дыхании от моих губ.

– Ты.

Это был странный сон. Он не оттолкнул меня, не исчез, его взгляд не прожег мне душу холодом.

Он был здесь. Бай Син, еще свободный, еще не принявший власть, не отдавший свое сердце чужой девушке. Бай Син, которого я встретила, когда мне было пятнадцать.

– Бай Син… – Я выдохнула его имя и почувствовала, как медленно касаюсь его губ.

Странный сон начал обжигать мою кровь. Меня лихорадило. Только я не могла думать об этом. Позже. Позже. Я чувствовала лишь ледяные, твердые губы. Его холод, мой жар. Мои руки коснулись его лица. Острые скулы, подбородок, шея. Холод. Мои губы не могли растопить его. Мои губы не могли оторваться. Он по-прежнему молчал. Почему он молчал в моем сне? Почему он не отталкивал меня? Почему он не обнимал меня? Почему я не отталкивала его? Почему я целовала его прохладную кожу, почему мои руки путались в его одежде, почему его сердце билось под моими ладонями? Билось. Быстро. Слишком быстро. Его холодное сердце тоже умело срываться? Хотя бы в моем сне его сердце билось, будто внутри его сжигала моя лихорадка. Не открывая рук, я подняла глаза. Его зрачки. Я отражалась в них, в этом остром темном льде. Я хотела растопить их, даже если я утону, даже если осколки изранят до крови. Он молчал, а я хотела, чтобы его губы раскрылись, я хотела, чтобы он дышал в такт со мной. Если ты пришел в мой сон, почему молчишь? Я коснулась губами уголка его рта, и он вздрогнул. Я почувствовала, как его губы раскрываются, но прежде, чем хоть один звук его бесстрастного тона отбросил бы меня, я забрала его слова поцелуем. Не знаю, почему его твердые губы вдруг оказались мягкими, почему его дыхание обожгло меня сильнее отравленной крови, почему его неподвижные руки вдруг обняли меня, лаская волосы. Он таял, я тонула. Я знала, что под водой нужно беречь воздух, но не могла перестать целовать его. Его лицо, его шея, его плечи, не знаю, когда мои руки стянули его одеяния с плеч. Не знаю, я чувствовала только жар, сводящий меня с ума, и его губы, которые я не хотела отпускать. Сон, на который я не имела права. Сон, за который я буду себя ненавидеть. Я задыхалась, тянулась к нему, чувствовала, как горят его губы. Я прожгла их.

Мог ли Бай Син в девятнадцать смотреть на меня так? Мог ли Бай Син из Крепости Белого Тигра не смотреть сквозь меня?

– Еще не поздно.

Ладонями я чувствовала, как горит его лицо.

– Не влюбляйся в нее, пожалуйста. Не люби никого. Ты же знаешь, это лишь ранит тебя.

Из-за меня. Потому что есть я. Потому что ты никогда не сможешь назвать ее женой до моей смерти. А я не могу умереть. Сейчас не могу умереть. Прости. Все это ошибка. Страшная ошибка. Та ночь и решение наших отцов. Мое сердце, тянувшее в пропасть. Самая страшная ошибка. Я расплачусь, я освобожу тебя, но только позже. А пока… пока ведь лучше тебе не любить ее, пока…

Я ведь не говорила этого вслух, я ведь не говорила, он ведь всего лишь снился мне, но его губы застали врасплох. Он вырывал мое дыхание, он больше не был льдом, усмиряющим мою кровь. Я горела, горела сильнее. Я чувствовала, как волосы беспорядочно рассыпаются. Его губы больше не спасали. Я почти чувствовала боль. Я почти ненавидела его за то, что он снится мне. Я почти ненавидела его за то, что он целует меня. Я почти ненавидела его за то, что он скоро исчезнет. Я почти ненавидела его за то, что он не запомнит моих слов и будет страдать. Он тоже должен был ненавидеть меня за то, что тогда ему пришлось жениться на мне. Он тоже должен был ненавидеть меня за все эти годы. За все.

– Прости меня.

Грусть. Я не могла ненавидеть его. Его губы касались меня. Иначе, теперь иначе, словно я была хрупким цветком, который мог рассыпаться в его руках. Сквозь его губы текла грусть. Слишком нежно, слишком далеко. Его поцелуи пронзали дикой тоской. Но Бай Син, которому я смотрела в глаза, еще не встретил Сун Лин, ему незачем было страдать. Его сердце было свободно, это я сходила с ума. От боли, от яда, от лихорадки.

– Не люби ее.

Его губы замерли.

– Не люби. Не люби, пожалуйста, не люби.

Его пальцы на моих щеках.

– Не буду.

– Не люби ее.

– Не буду любить никого, кроме тебя.

Это был не Бай Син, это был выдуманный мной призрак. Призрак, чьи пальцы касались моих губ, чьи губы касались моих глаз, чье сердце билось под моими ладонями, будто он не лгал.

Я ненавидела его. Я ненавидела ложь. Я не хотела, чтобы этот призрак лгал мне, я хотела, чтобы он был тем, настоящим. Даже если бы за то первое прикосновение к нему он бы приказал мне отрубить собственную руку.

Я чувствовала, как призрак нежно касается моего лба и меня пронзает его тоска. Я чувствовала, как мои руки опускаются. Мои руки отпускали его. Я отпускала его. Я знала: как бы крепко ни держала его руку, все равно должна ее отпустить.

Он ушел, и я провалилась в темную мерцающую бездну. Я тонула, и вода наполняла мои легкие. Я больше не сопротивлялась, я лишь хотела утонуть быстрее.

20

Горло сжимала стальная паутина, тело дышало не воздухом, болью.

– Почтенный Гу, когда же она очнется?

Кто-то нежно обтирал мне руки.

Тетушка Цзюань. Это был ее тихий, встревоженный голос. Я хотела