Четыре после полуночи - Стивен Кинг

Морт прочел первое предложение, затем второе, третье и на несколько мгновений утратил ясность мысли.

– Ни хрена себе, – выдохнул Морт, опуская рукопись, и при этом сбил локтем бутылку. Пенящаяся жидкость разлилась по столу и потекла вниз по дверцам шкафчиков.

Миссис Гэвин, вбежав в кухню, мгновенно оценила ситуацию:

– О, это ничего. Я по звуку подумала, что вы себе горло перерезали, мистер Рейни. Подвиньтесь немного, пожалуйста.

Он отодвинулся, и первое, что сделала уборщица, – схватила рукопись со стола и сунула ему в руки. Листки не пострадали – пепси вылилась в другом направлении. Когда-то Морт был человеком с прекрасным чувством юмора – во всяком случае, он так считал, – но сейчас, глядя на бумагу в руке, смог родить только кислую шутку: Это не рукопись, а кот из колыбельной – все возвращается и возвращается.

– Если вы хотели ее загубить, – сказала миссис Гэвин, кивая на рукопись и доставая из-под раковины полотенце для посуды, – то вы на правильном пути.

– Это не мое, – сказал Морт, но кое-что вдруг показалось ему забавным. Вчера, машинально едва не взяв рукопись у человека, который ее принес, Морт подумал, какая приспособляемая тварь человек. Потребность приспосабливаться развита у нас во всех направлениях, ведь первое, что он почувствовал, прочитав три предложения, была вина… а разве не ощущения вины Шутер (если это не псевдоним) от него добивался? Ну конечно. Вы украли мой рассказ, сказал он, а ворам полагается чувствовать себя виноватыми.

– Простите, мистер Рейни, – сказала миссис Гэвин, поднимая полотенце.

Он отступил, чтобы она могла подойти к луже.

– Это не мое, – настойчиво повторил он.

– Надо же, – пожала плечами уборщица, промокая пепси на столе и отступая к раковине, чтобы отжать полотенце. – А я думала, ваша.

– Здесь написано «Джон Шутер», – сказал Морт, положив первую страницу сверху и повернув к миссис Гэвин. – Видите?

Миссис Гэвин удостоила титульный лист самым коротким взглядом, какой позволяла вежливость, и принялась вытирать дверцы шкафчика.

– Я решила, это один из ваших, как бишь их, – сказала она. – Псевдонеймов. Или нимов. В общем, вымышленная фамилия.

– Я не пишу под псевдонимами, – возразил Морт. – И никогда не писал.

На этот раз миссис Гэвин удостоила его коротким взглядом – по-провинциальному проницательным и слегка насмешливым – и опустилась на колени протирать пол.

– Вряд ли вы признались бы мне, если бы и писали, – сказала она.

– Извините за беспорядок. – Он отступил к двери.

– Это моя работа, – коротко произнесла уборщица, не глядя на него. Морт понял намек и вышел.

Пару секунд он постоял в гостиной, глядя на оставленный в центре ковра пылесос. Он словно слышал, как человек с морщинистым лицом терпеливо говорит: Это касается только вас и меня. Посторонних нам не надо, мистер Рейни. Это дело строго между нами.

Морт думал об этом лице, вспоминал его во всех подробностях – натренированная память схватывала лица и поступки, – и сказал себе: это не было временное помрачение рассудка или странный способ познакомиться со знаменитым, по мерке этого человека, автором. Он еще вернется.

И Морт неожиданно для себя направился в кабинет, на ходу скатывая рукопись в трубку.

Три из четырех стен кабинета закрывали книжные полки; одна была отведена для произведений Мортона Рейни, в том числе переведенных и изданных за рубежом. Всего Морт выпустил шесть книг: пять романов и сборник коротких рассказов. Рассказы и первые два романа были тепло приняты ближайшими родственниками и кое-кем из друзей. Третий роман, «Мальчик Перемалывателя органов», сразу стал бестселлером. Ранние работы Морта были переизданы после этого успеха и были встречены довольно хорошо, но не достигли популярности его зрелых работ.

Сборник назывался «Все стучат». Большинство рассказов впервые увидели свет в мужских журналах, их втиснули между фотографиями женщин с густо накрашенными глазами и почти без одежды. Но один рассказ напечатали в «Детективном журнале Эллери Куина»; он назывался «Время сева» и имел прямое отношение к рукописи, которую Морт сейчас начал читать.

Морт сидел и медленно сравнивал два рассказа, читая то там, то здесь. Осилив половину, он понял, что продолжать нет смысла. В некоторых местах рассказы отличались выбором лексики, но кое-где были идентичны, слово в слово. За исключением разницы в изложении отдельных фрагментов, рассказы были одинаковые. В обоих рассказах муж убивал жену. В обоих рассказах жена оказалась холодной, равнодушной дрянью, занимавшейся только своим садом и домашним консервированием. В обоих рассказах убийца расправлялся с супругой в ее садике и затем ухаживал за ним, вырастив невиданный урожай. В рассказе Мортона Рейни это были бобы. В рассказе Шутера – кукуруза. В обоих рассказах убийца в конце концов сходил с ума, и полиция являлась, когда он поедал эти овощи в невероятных количествах и кричал, что он избавится от нее, что рано или поздно он от нее избавится.

Морт не считал «ужастики» своим коньком. Во «Времени сева» не было ничего сверхъестественного, и все же от него почему-то шел мороз по коже. Эми дочитала его с легкой дрожью и сказала: «Рассказ, пожалуй, хороший, но голова у этого человека… Боже, Морт, просто банка с червяками».

Это очень точно описывало ощущения самого Морта. Ландшафт «Времени сева» не был таким, по которому тянет часто ездить, это не был новый «Сердце-обличитель»[15], но Рейни искренне считал, что справился с описанием нервного срыва, толкнувшего Тома Хейвлока на убийство. Редактор «Эллери Куина» с этим согласился, как и большинство читателей, – рассказ вызвал одобрительные отклики. Редактор просил писать дальше, но Морт так никогда и не создал ничего, хотя бы отдаленно напоминающего «Время сева».

Так заканчивался рассказ у Шутера.