Четыре после полуночи - Стивен Кинг

Когда человек садился в машину, в руках у него уже не было рукописи.

Она оказалась на веранде. Сверху лежал камень, чтобы легкий бриз не разметал страницы по маленькому палисаднику. Глухой звук удара, который слышал Рейни, раздался, когда гость положил булыжник на тощую стопку.

Рейни стоял в дверях, сунув руки в карманы парусиновых брюк, и смотрел на рукопись. Он знал, что безумие не заразно (кроме как при длительном контакте, по его тайному убеждению), но все равно не хотел прикасаться к этому дерьму. Хотя он и понимал, что придется. Рейни не знал, сколько пробудет на озере: день, неделю, месяц, год, – сейчас все казалось одинаково возможным, но он не позволит всякой дряни здесь лежать. Во-первых, Грег Карстерс, смотритель коттеджей, зайдет сегодня сказать, во сколько приблизительно обойдется перекрыть крышу, и он может заинтересоваться, что это. Хуже того, Грег может подумать, что это рукопись самого Рейни, а такой поворот повлечет больше объяснений, чем эта ерунда заслуживает.

Рейни стоял на пороге, пока гул мотора универсала не растаял в низком медленном гудении дня. Затем он вышел на веранду, с опаской ступая босыми ногами (пол надо было покрасить еще год назад, сейчас из пересохших досок торчали колючие щепки, которые вполне могли стать занозами), поднял листки и посмотрел на первую страницу. На ней значилось:

Морт испытал невольное облегчение. Он никогда не слышал о Джоне Шутере и не читал (и не писал) повести «Секретное окно, секретный сад».

На ходу он бросил рукопись в мусорное ведро на кухне, вернулся к дивану в гостиной, лег и заснул минут за пять.

Во сне он видел Эми. Теперь он много спал, часто видел во сне Эми и уже не удивлялся, просыпаясь от собственных хриплых криков. Он полагал, что это пройдет.

На следующее утро Рейни сидел перед своим ворд-процессором в комнатушке рядом с гостиной, которая почти всегда становилась его кабинетом, когда они с Эми приезжали на озеро. Компьютер был включен, но Рейни смотрел в окно. Две моторные лодки оставляли широкий белый след на синей глади озера. Сначала он решил, что это рыбаки, но моторки не останавливались, носились взад-вперед большими кругами, подрезая друг друга. Щенки, решил он. Детки резвятся.

Моторки не выделывали ничего особо интересного, но ведь и Морт не был занят. Он не написал ничего сто́ящего после ухода Эми. Он сидел перед компьютером каждый день с девяти до одиннадцати, как делал ежедневно последние три года (а тысячу лет назад проводил эти два часа перед пишущей машинкой «Ройял» офисного образца), но с тем же успехом мог сесть в моторную лодку и лихо подрезать деток на озере.

Сегодня за два часа поденщины он родил следующий отрывок бессмертной прозы:

Это было так себе.

Слишком напоминало жизнь, чтобы быть хорошим.

В реальной жизни Морт был вовсе не так талантлив. Возможно, все проблемы начались отчасти поэтому.

Он выключил компьютер, через секунду спохватившись, что забыл сохранить текст. Ну и пусть. Должно быть, у него в подсознании сидит критик, сказавший, что это сохранять не стоит.

Миссис Гэвин, видимо, закончила на втором этаже: монотонный вой «Электролюкса» стих. Приходящая прислуга долго молчала в шоке, когда два вторника назад Морт ей сказал, что они с Эми расстались. Он чувствовал, что миссис Гэвин любит Эми гораздо больше, чем его. Но она продолжала приходить, и Морт решил не обращать внимания на мелочи.

Он встал и пошел в гостиную, куда как раз спускалась миссис Гэвин. Держа за трубу небольшой цилиндрический агрегат, она тянула его за собой. «Электролюкс» сошел по ступенькам с серией глухих стуков, как маленький механический пес. Попробуй я вот так тянуть пылесос по лестнице, он ударил бы меня по щиколотке и кубарем скатился вниз, подумал Морт. Как ей удается вести его так плавно?

– Приветствую вас, миссис Джи, – сказал он, проходя через гостиную к кухне. Ему хотелось колы. После написания дряни у него всегда возникала жажда.

– Здравствуйте, мистер Рейни.

Он сто раз просил, чтобы она называла его Морт, но миссис Гэвин не соглашалась. Она не звала его даже Мортоном. Она была принципиальной женщиной, хотя принципы не мешали ей называть его жену Эми.

Может, сказать ей, что я застал Эми в постели с другим мужчиной в одном из лучших мотелей Дерри? – подумал Морт, проходя через качающуюся дверь. Может, тогда она хотя бы начнет снова называть ее миссис Рейни.

Это была низкая, злая мысль; подобные мысли, как подозревал Рейни, и стали причиной его проблем с сочинительством, но он не мог себя пересилить. Может, и это пройдет… как сон. Почему-то при этой мысли ему вспомнилась наклейка на бампер, которую он видел на дряхлом «фольксвагене-жуке»: «Запор. И у тебя не выйдет».

Когда кухонная дверь качнулась назад, миссис Гэвин сказала:

– Я нашла среди мусора вашу рукопись, мистер Рейни. Может, она вам понадобится – я оставила ее на кухонном столе.

– О’кей, – сказал Морт, недоумевая, о чем она говорит. У него не было привычки отправлять неудачные рукописи или их фрагменты в кухонное ведро. Когда у него получалась ерунда, а в последнее время он выдавал ее сверх нормы, она отправлялась либо в рай для цифровых данных, либо в «круглую папку» справа от компьютера.

Человек с морщинистым лицом и в черной квакерской шляпе ему ни разу не вспомнился.

Морт открыл холодильник, передвинул две маленькие пластиковые тарелки с неопределимыми остатками, нашел бутылку пепси и открыл, придерживая дверцу бедром. Бросив пробку в ведро, он увидел рукопись – титульный лист был заляпан, кажется, апельсиновым соком, – лежавшую на столе рядом с тостером. Тут он вспомнил. Правильно, Джон Шутер. Член-основатель миссисипского отделения Племени Ненормальных.

Отпив глоток пепси, Морт взял рукопись. Переложив титульный лист в конец стопки, он прочел на первой странице:

Бумага была хорошая, белая, но машинка, судя по шрифту, свое отжила: старая, офисная, не знавшая нормального ухода. Буквы кривые, как зубы старика.