Первая роза Тюдоров, или Белая принцесса - Филиппа Грегори

Томас оперся подбородком о согнутые руки, поставив их на колени, и теперь губы его оказались почти прикрыты, так что никто не сумел бы прочесть по его губам тех слов, которые он произнес шепотом:

— Это значит, что некоторые женщины королевского семейства Тюдоров прилагают совместные усилия ради возвращения на трон принца Йоркского.

— Но Генрих сказал, что, поскольку никакого принца, готового одержать победу в борьбе за трон, в Англию привезти так и не сумели, значит, его и не существует.

— О, этот мальчик был бы поистине бесценным, — возразил Томас, — так что его вряд ли сразу привезли бы в Англию, пока победа не завоевана, а на побережье ему может грозить опасность.

— Бесценный мальчик? — удивилась я. — Но ведь это, скорее всего, фальшивый претендент, подменыш. Самозванец.

Томас лишь молча улыбнулся. Он провел в разных тюрьмах два долгих года: сперва во Франции, где оказался под арестом еще в те времена, что предшествовали битве при Босуорте, а затем в лондонском Тауэре. Так что ему явно не хотелось говорить о том, что способствовало бы его возвращению за решетку.

— Претендент? Самозванец? Да, конечно. Вряд ли он может быть кем-то еще.

* * *

Генрих задержался в Лондоне всего лишь до тех пор, пока все не удостоверились, что его победа над бунтовщиками была полной и окончательной, что сам он никакой опасности не подвергался, что коронованный в Дублине новый король — это всего лишь перепуганный мальчишка, который теперь благополучно заключен под стражу. Взяв с собой тех лордов, которым более всего доверял, Генрих вновь отправился на север, посещая один знатный дом за другим, проводя судебные расследования и выясняя, кто из его верных подданных не сумел обеспечить безопасность на дорогах; кто нашептывал соседям, что короля Тюдора поддерживать не стоит; кто делал вид, что не замечает армии повстанцев, вихрем несущейся навстречу королевскому войску; кто, оседлав коня и заострив свой меч, предательски присоединился к мятежникам. Вникая во все подробности и слухи, послав своих осведомителей собирать даже сплетни у ворот и оскорбительные выкрики в пивных, Генрих безжалостно судил каждого, чья верность оказалась под сомнением или была поколеблена, едва прозвучал призыв «За Йорков!». Он был решительно настроен наказать всех, кто осмелился присоединиться к бунтовщикам; одни из них были преданы смерти как предатели, но большинство подвергнуты огромным штрафам вплоть до полного разорения, и весь доход от этих штрафов поступал в королевскую казну. Генрих решился доехать даже до Ньюкасла, оказавшись в самом сердце той территории, что некогда принадлежала Йоркам, и оттуда отправил послов ко двору короля Шотландии Якова III с предложением о заключении мирного договора, который можно было бы скрепить браками между королевскими детьми. Затем Генрих развернул коней и вместе со своей свитой поскакал на юг, в Лондон — этакий герой-завоеватель, оставивший после себя на севере множество казненных, оштрафованных и полностью разоренных.

В Лондоне он велел привести в парадный зал мальчика по имени Ламберт Симнел и собрать там всех придворных. Там были и королева-мать со своими фрейлинами, как всегда жадно следившая за всеми действиями сына; и я со своей свитой; и две мои сестры; и моя кузина Мэгги; и моя улыбающаяся тетка Кэтрин в сопровождении своего победоносного мужа Джаспера Тюдора; и все верные королю лорды; и все те, кому удалось притвориться верными и преданными. Наконец двойные двери зала распахнулись, и гвардейцы-йомены, громко ударив своими пиками об пол, выкрикнули: «Джон Ламберт Симнел!» По залу пролетел шелест — все дружно повернулись, чтобы посмотреть на тощенького мальчика, испуганно застывшего в дверях. Затем кто-то подтолкнул его сзади, он нерешительно сделал несколько шагов и упал перед королем на колени.

Сперва мне показалось, что этот Симнел действительно очень похож на моего брата — примерно таким я в последний раз видела Ричарда. На вид Симнелу было лет десять; светловолосый, хорошенький, по-детски хрупкий. Когда мы с матерью тайком вывозили моего брата Ричарда из святого убежища, он выглядел примерно так же — такой же белокурый и худенький, — однако теперь, если он и впрямь остался жив, ему должно было уже исполниться четырнадцать, и этот ребенок никак не смог бы за него сойти.

— Он тебе никого не напоминает? — вкрадчиво спросил король и, взяв меня за руку, повел к противоположному концу большого зала, где стоял на коленях Ламберт Симнел. Мальчик так низко опустил голову, что была видна ямка у него на шее под затылком; казалось, он ожидает, что прямо сейчас ему отрубят голову. Все молчали. В зале было около сотни человек, и все смотрели на нас и на коленопреклоненного мальчика. Когда Генрих подошел к нему совсем близко, он еще ниже склонил голову; уши его так и пылали.

— Может быть, кто-то находит, что у этого ребенка имеется сходство с некой известной персоной? — Генрих внимательно вглядывался в лица моих родственников. Мои сестры стояли, потупившись и словно чувствуя себя виноватыми, а вот моя кузина Мэгги не сводила глаз с этого мальчика, удивительно похожего на ее брата Тедди; мой сводный брат Томас равнодушно посматривал по сторонам, явно желая показать, что все происходящее ему глубоко безразлично.

— Нет, я не вижу в нем ни малейшего сходства с моим братом, — сказала я мужу, хотя сходство определенно было — такой же худенький, стройный, светловолосый, — и хотя лицо его разглядеть было трудновато, я все же заметила, как блеснули его светлые, ореховые глаза, очень похожие на глаза моего брата; несколько мягких детских завитков волос спускались в ямку у него под затылком, в точности как у Ричарда. Я хорошо помнила, как он, бывало, сидел в ногах у нашей матери, а она задумчиво накручивала эти длинные локоны на палец, словно колечки из светлого золота, и читала ему до тех пор, пока он не начинал засыпать, а потом укладывала его в постель. Этот маленький мальчик, стоявший перед нами на коленях, вновь заставил меня вспомнить о том маленьком паже, которого мы послали в Тауэр вместо моего брата. Я думала и о Ричарде, и об Эдуарде, и об Эдварде Уорике, родном брате Мэгги, который сидел сейчас в Тауэре. Перед моим мысленным взором словно проследовала череда мальчиков из семьи Йорков — все светловолосые, очаровательные, многообещающие; вот только где все они сейчас? Живы они или умерли? А может, все они просто фантомы, плод нашей фантазии, нереальные существа, выдуманные претендентами? Подменыши, как и этот ребенок?

— Разве этот мальчик не похож на твоего кузена Эдварда Уорика? — спросил у меня Генрих. Он нарочно говорил очень громко, отчетливо произнося слова, чтобы его мог слышать весь двор.

— Нет, ничуть.

— А разве ты не могла бы, пусть чисто случайно, принять его за твоего покойного брата Ричарда?

— Никогда.

Генрих был доволен. Он отвернулся от меня — представление было окончено. Теперь всем стало ясно, что я достаточно внимательно посмотрела на мальчика, стоявшего перед нами на коленях, и твердо заявила, что это ни в коем случае не мой брат.

— Итак, пусть все, кто по-прежнему думают, что этот мальчик — сын Йорка, поймут, что их либо ввели в заблуждение, либо они сами хотели кого-то обмануть, — громко сказал Генрих. — То есть они показали себя либо глупцами, либо лжецами.